Андрей Воронин - Формула смерти

– Десять так десять. Наверное, сегодня ваш день, молодой человек.

Сиверов сунул том под мышку и положил российскую сотню на кассовый аппарат.

– И ваши комиссионные. Старик не возражал.

– Если понадобится книжка, приходите, любая отыщется. Даже если вы попросите прижизненное издание Шекспира, я знаю, у кого его достать, – старик приподнял очки, скептически оглядел Сиверова, облик которого абсолютно не вязался с купленной книжкой. Глеб мало походил на студента или преподавателя вуза. – Погодите, покупка должна быть упакована.

Старик все делал не спеша, и Глеб даже подумал:

«Если за ним придет смерть, букинист заставит ее прождать, как минимум, полдня».

Из-под прилавка букинист извлек трубку кичевых обоев, темно-красных с золотым тиснением.

«Такими только стены в борделях оклеивать».

Букинист загнул уголки обертки, книжка теперь походила на огромную конфету. Тесемкой телесного цвета, завязанной на бантик, продавец довершил картину.

– Теперь вам не стыдно и по улице пройтись, все завидовать станут.

Глеб откланялся. Он чувствовал себя идиотом, книжка была слишком большой, чтобы спрятать ее под полу куртки. Прохожие оборачивались: для коробки конфет великовата, для торта маловата. Глеб быстро нашел выход: он сбежал в подземный переход и купил букет из пяти роз в шелестящей целлофановой обертке.

– Вы для любимой или жене покупаете? – задала некорректный вопрос торговка цветами.

– Разве существует разница между букетами для жены и для любовницы?

– Конечно! Если любимой, я завяжу букет красной ленточкой, а если жене – золотой. У вас в руках чудесный подарок, – торговка бросила быстрый взгляд на упакованную книжку.

– Вечернее платье, – усмехнулся Сиверов.

– Все-таки жене, – она повязала на букете золотистую ленточку и завила ее концы легкомысленными спиральками.

Так Сиверов и пришел домой – с желтыми розами и красно-золотым свертком. Ирина Быстрицкая открыла ему дверь. На женщине был передник, на руках ярко-розовые резиновые перчатки, в которых Ирина обычно мыла посуду. Она настолько привыкла получать от Глеба цветы, что даже не поинтересовалась, какой сегодня праздник, приняла букет и вопросительно взглянула на сверток.

– Ирина, этот подарок мне самому. Это еще больше заинтересовало женщину. Сиверов в жизни был абсолютно неприхотлив, а его единственная слабость – классическая музыка – лишь изредка выливалась в пару компактов и билеты в оперу.

– По-моему, ты мне врешь, – прищурившись, произнесла Быстрицкая.

– Конечно, это подарок для любовницы, я пришел и не застал ее дома, пришлось нести к себе. Очень нужный подарок, – Глеб развязал тесемку, распаковал книжку.

– Иногда с тобой происходят непонятные вещи, – прочитав название, сказала Быстрицкая. – Надеюсь, ты не собираешься поступать на медицинский факультет?

– Все, тема закрыта, – Сиверов сунул книжку под мышку и прошел в комнату.

Стол был уже накрыт. Обычно Глеб и Ирина ужинали в большой комнате. Быстрицкая любила и умела сервировать стол.

– Ты выпьешь или еще куда-нибудь поедешь? – ее рука легла на дверцу бара.

– Я буду пить то же, что и ты.

– Тогда мартини.

В последнее время у Глеба с Быстрицкой не очень-то ладилось. Посторонний этого не заметил бы, между интеллигентными, образованными людьми настоящих ссор не происходит. В ход идут нюансы общения, то, каким тоном произнесена фраза, контекст. Слова могут оставаться прежними: «милый», «дорогой», но прозвучат они хуже, чем «дурак» или «идиот».

– За то, что теперь ты чаще бываешь дома, – Ирина сняла с края бокала дольку лимона и пригубила мартини. Сказанное означало, что, по ее мнению, Глеб уделяет ей мало времени.

– Сегодня я в твоем распоряжении.

– На большее я и не претендую.

Легкий ужин закончился быстро. Женщина собирала со стола, а Сиверов с книгой на коленях сидел на диване. Когда Быстрицкая вернулась из кухни, то застала Глеба в той же самой позе. Он с самым серьезным видом изучал главу о кристаллической природе вирусов. Обычно Глеб читал очень быстро, на страницу уходило несколько секунд, пробегал глазами строчки сверху вниз и после этого мог произнести несколько дословных цитат. Но труд Смоленского и Горелова изобиловал латинскими словами, химическими формулами и прочей дребеденью, наткнувшись на которую даже натренированный для быстрого чтения взгляд Сиверова буксовал.

Ирина пару раз пробовала заговорить с Глебом, но тот односложно отвечал: