Андрей Воронин - Смерти вопреки

«Это было… – задумался Банда. – Да, конечно же, это было до Алины и после Афганистана». Он вспомнил, как они понимали друг друга без слов, даже без жестов, только обмениваясь взглядами.

– Банда! – прозвучало у него над самым ухом.

Александр Бондарович замечтался и не сразу понял, что обращаются к нему.

– Да, – устало проговорил он, – Банда, Банда.

Я уже и для вас стал Бандой…

Море было ласковым и теплым, песок горячим, солнце светило вовсю. В общем, не жизнь, а рай.

Банда мигом скинул с ног душные кроссовки, стащил раскалившиеся джинсы и вошел в прохладную воду.

– Вот это да! Красота! – радостно крикнул он, нырнул, надолго исчезнув под водой, а потом вынырнул уже далеко от берега и, легко, но мощно загребая руками, поплыл прямо в открытое море.

Артем не последовал его примеру. Вместо этого он, как был – в одежде, рухнул на песок и закрыл глаза.

Близость Черного моря подействовала на мужчин по-разному: в Банде вдруг проснулась неуемная энергия и жажда деятельности, а Артем, наоборот, стал вялым, сонным и тупо реагировал на окружающее. Вот и сейчас, стоило Артему только повалиться на песок, как он сразу же задремал и даже не слышал, как Банда, отфыркиваясь, выскочил из воды, запрыгал по пляжу, что ему, как человеку сдержанному, было совершенно не свойственно, и даже сделал сальто, взметнув вверх облако мелкого приморского песка. Только после этого он, окончательно выбившись из сил, повалился на песок рядом с Артемом, закрыл глаза и вскоре тоже задремал.

Теперь и Артем, и Банда лежали рядом и сладко спали, обдуваемые ласковым приморским ветерком.

Александр Бондарович проснулся первым и сразу же сел на мелком золотом песке, внимательно озираясь по сторонам и как будто даже не понимая, где он находится.

День уже клонился к вечеру, и хотя солнце еще продолжало палить изо всех сил, но в воздухе уже чувствовалась предвечерняя свежесть, а все, что торчало из песка – обломки веток, острые камни, недопитая бутылка кока-колы, – отбрасывало чет-. кие тени.

Не обнаружив вокруг ничего подозрительного, Банда потряс Артема за плечо. Тот недовольно забормотал, но, ощутив в голосе своего компаньона нотки раздражения, быстро поднялся.

Пока все шло по плану. В инструкциях, которые они получили от Адвоката перед самым отлетом, было сказано, что лететь они должны в Симферополь, а оттуда ехать не в Ялту, а в Коктебель, небольшой курортный городок, находящийся километрах в двадцати от Феодосии. В день приезда им предписывалось до вечера не показываться в людных местах.

Этот-то пункт инструкции и заставил Банду и Артема по прибытии из аэропорта в Феодосию выбраться на окраину города, на безлюдный пляж, и провести весь день в праздном ничегонеделании, что обычно было вовсе не свойственно даже Прищепову, не говоря уже об Александре Бондаровиче…

Когда наступил вечер, друзья решили, что пришла пора приступить к выполнению следующей части плана, и, поймав такси, отправились по коктебельскому адресу, указанному Адвокатом.

Банде казалось, будто он никогда и не уезжал из Крыма.

Скоро они миновали последние домики Феодосии и помчались по дороге среди выжженных ярким солнцем холмов. Море качнулось и исчезло, напоминая о себе только чуть различимым запахом йода, когда ветер налетал с юга. Потянулись бесконечные виноградники. Банда опустил стекло и подставил лицо под упругий поток воздуха. Здесь, на стыке горного и степного Крыма, холмы казались особенно величественными.

«Эти холмы видели всех: древних греков и римлян, византийцев, генуэзцев и венецианцев. Татары считали, что они обосновались здесь навсегда. Затем пришли мы, русские. Тоже навечно… – усмехнулся Александр Бондарович. – А теперь здесь Украина… Небось и украинцы думают, что на вечные времена. Нет, эта земля не может принадлежать кому-нибудь, она сама по себе. Это Крым».

Артем Прищепов сидел рядом с Бандой на заднем сиденье машины и, как ни странно, дремал, будто и не выспался сперва в самолете, а потом на феодосийском пляже. Артема нельзя было удивить ни красотами пейзажей, ни развлечениями, ни даже возможной опасностью. Наверное, когда-то он решил для себя: все, что происходит в жизни – это пустые фантазии, настоящее творится только в недрах компьютеров. И если бы не голод, не жажда, он вряд ли стал бы возвращаться в реальный мир: вечно сидел бы с безумным видом за столом, воображая себя то «материнской платой», то «хард-диском». Раскручивать женщину на любовь в его представлении было скучнейшим занятием по сравнению с преодолением программных блокировок.