Андрей Воронин - Смерти вопреки

– Лежи здесь и жди моего возвращения – я не задержусь надолго.

– А если задержишься?

– Значит, меня убили, – патетически произнес Александр.

Роза с тревогой посмотрела на него:

– Такими вещами не шутят. Сейчас же трижды сплюнь через левое плечо!

– Хорошо, и еще трижды скажу: «Хлеб вырастет на повороте».

Роза заставила его сделать все так, как он пообещал, хотя Банда мог поклясться, что она ни в какие приметы не верит. Потом он решил, что ей просто не хотелось отпускать его – хоть еще пять минут, но он побыл с ней рядом.

Уже потом, стоя у двери, Бондарович дал инструкции Розе: ни на какой стук не открывать, к телефону не подходить, самой никому не звонить, а если что, то всегда можно перебраться в свой номер через лоджию.

– Ты меня будешь учить, – уже немного сонно усмехнулась Роза.

– Ах да, ты же работала здесь администратором.

– Запомнил, смотри-ка!

– Ты – девушка запоминающаяся во всех смысла.

– Ты тоже, – сказала она немного грустно. – Я буду скучать, совсем чуть-чуть.

– И совсем недолго.

– ..Пока не полюблю другого… – сделав гримаску, произнесла Роза.

– Вот ты и сказала то, чего обещала не говорить.

– Это шутка, иди. Ничего со мной не случится и, надеюсь, с тобой тоже.

– Один ключ мне, другой – тебе, – Александр отсоединил брелок-открывалку и положил свой ключ в карман, а запасной вернул Розе. – Пистолет тебе под подушку класть не буду – спать жестко.

Роза послала ему воздушный поцелуй:

– Заботливый ты, однако.

Банда вышел из номера, закрыв за собой дверь на два оборота, и сбежал вниз по лестнице. Дежурная проводила его пристальным взглядом. Она сочла, что Бондарович ведет себя немного легкомысленно – прыгает через две ступеньки, напевает себе под нос.

«С виду солидный, серьезный, а ведет себя…» – подумала пожилая женщина, вновь возвращаясь к своим спицам и многочисленным клубкам.

– Всего хорошего, – бросил ей Александр.

– Счастливо, – по привычке пробурчала себе под нос дежурная, но потом поймала себя на том, что беспричинно улыбается.

Бондарович, оказавшись внизу, огляделся. Двор был пуст, на стоянке оставались занятыми всего два ряда. Его «фольксваген» стоял в гараже-ракушке – одном из пяти в мотеле. Банда не хотел, чтобы машину в самый неподходящий момент угнали. К тому же многие необходимые ему вещи находились в багажнике. Никто, кроме сторожа стоянки, не видел, как он покидал мотель. Бондарович направился к отделению милиции, в котором побывал вместе с Мусой Кордом. Рабочий день подходил к концу.

Ясное дело – не его рабочий день!

Рабочий день подполковника милиции, которого Муса Корд называл Александрычем, подходил к концу. Подполковник любил свой кабинет и не хотел делать в нем ремонт – не то что теперешние новые начальники, которым дай волю, и они все заставят заграничной мебелью и застелют мягкими коврами.

Александрыч считал, что кабинет начальника, тем более милицейского, – это что-то наподобие храма. Человек, попавший туда, не роскошью должен восхищаться, но чувствовать трепет. Аскетичность и порядок – вот что должно поражать. Правда, насчет порядка Александрыч не всегда следовал своим же установкам. На столе вечно валялись бумаги годовалой давности, – можно было предположить, что за каждой из них стоит человеческая судьба. А таких бумаг вокруг Александрыча было море.

Временами он приказывал кому-нибудь из низших чинов разобраться в них, и тогда они все подряд летели в мусорную корзину. Как ни странно, дело от этого не страдало – никогда еще не было случая, чтобы Александрыч хватился выброшенного документа. Он обладал феноменальным чутьем на то, что ему может в будущем понадобиться, и все мало-мальски важное навечно оседало в выдвижных ящиках его огромного письменного стола. Две массивные дубовые тумбы покрывала неподъемно-тяжелая столешница. В правой тумбе покоились бумаги, от которых зависело благополучие хозяина кабинета. А вот содержимое левой Александрыч любил куда больше. Нижний ящик когда-то был приспособлен для хранения папок в стоячем положении, чтобы легче было отыскать нужную. Теперь в нем разместился настоящий бар. Каждая бутылка отделялась от своей соседки перегородкой из гофрированного картона. Александрыч любил вещи не за внешний блеск, а за «полезность». Картон, служивший когда-то упаковкой телевизору, теперь исправно выполнял новую задачу, поставленную перед ним подполковником милиции, – ни одна бутылка не отзывалась звоном, когда Александрыч грозно стучал кулаком по столу.