Андрей Воронин - Возвращение с того света

Он провел весь день, толкаясь в людных местах и вслушиваясь в разговоры людей. Говорили о чем угодно, только не о происшедшем накануне убийстве. Никто, насколько удалось понять Глебу, не пропал при невыясненных обстоятельствах и не погиб в результате несчастного случая. Он даже заглянул в отделение милиции и с небрежным видом поинтересовался, не слышно ли чего-нибудь по поводу его дела: вдруг, сказал он, откуда-нибудь пришел ответ на посвященную его персоне ориентировку? Никакого ответа, разумеется, ниоткуда не поступало, в отделении царила сонно-благодушная атмосфера, и вообще все без исключения крапивинские менты были заняты неторопливым расследованием таинственного исчезновения с пожарного щита местного молокозавода огнетушителя химического воздушно-пенного, инвентарный номер пятьсот тридцать четыре, и лопаты пожарной штыковой, инвентарный номер пятьсот тридцать шесть. Глеб пожелал им удачи и удалился с видом человека, изнемогающего от лютой скуки.

Похоже было на то, что все местные жители живы и здоровы, а если какой-нибудь одинокий забулдыга и пропал в течение предыдущего дня, то хватиться его должны были, судя по всему, нескоро.

Это всеобщее безмятежное спокойствие странным образом напоминало тонкую пленку нежно-зеленой ряски, под которой скрывалась бездонная топь. Глеб не знал, откуда у него такое ощущение, он вообще не знал ничего о себе и не имел ни малейшего представления, как, почему и на основе какого опыта возникают у него те или иные мысли и ассоциации, но за сонной жизнью маленького поселка, в не столь далеком прошлом переросшего деревню, но так и не превратившегося в город, ему мерещилась другая реальность: стремительная, жесткая, темная, отталкивающая и одновременно притягательная, – иными словами, та, для которой, судя по некоторым признакам, он был создан.

Так ничего и не выяснив, он вернулся домой в свою похожую на чулан для метел комнатушку, приобретя по дороге вчерашний номер «АиФа», что можно было считать большой удачей, которая выпадала не так уж часто. Дома он завалился на топчан, свесив ноги в кирзовых сапогах на пол, закурил и стал лениво перелистывать страницы, бегло просматривая текст и продолжая думать о своем.

Внимание его было ненадолго привлечено коротенькой заметкой, из которой явствовало, что в Москве опять распоясались террористы. Кто-то взорвал редакцию молодежной газеты, название которой показалось Глебу смутно знакомым… Да, припомнил он после недолгого раздумья, видел, держал в руках и даже, помнится, читал… Острая газетка, а местами даже ядовитая, но всегда отлично информированная, как и положено молодежной газете… Так, что тут у нас? Двенадцать килограммов тротилового эквивалента… Ого! Они дот собирались подрывать или редакцию? Сильные разрушения.., ну, еще бы! Жертвы.., а как же! Для того и минируют общественные здания, чтобы были жертвы. Если бы хотели обойтись без жертв, заминировали бы, скажем, трансформаторную будку – вроде и бабахнуло, и нагажено изрядно, потому как во всем районе свет потух и не скоро включится, и люди все живы… Ведется следствие. Это пожалуйста, никто не возражает. Следствие ведут знатоки. Ведут, ведут, а потом заведут в темный лес, да там и бросят. Бедное следствие…

Он сам не заметил, как задремал, уронив газету на пол и прикрыв глаза согнутой рукой. Проснулся он ближе к вечеру, перекусил и отправился в котельную, пора было сменить Аркадия на боевом посту.

…Он наклонился и заглянул в поддувало. Поддувало остро нуждалось в чистке, видимо, Аркадий, будучи человеком травмированным и занятым, не удосужился сделать это в свою смену. Глеб подкатил поближе тачку и, вооружившись совковой лопатой (несомненно, это была одна из тех, которыми пользовались Аркадий и Жорик минувшей ночью), принялся за дело. Среди пепла и мелких кусков спекшегося шлака, как-то ухитрившихся провалиться сквозь колосники, вдруг мелькнуло что-то бумажное. Просто несгоревший клочок картона, выброшенный за ненадобностью в топку и каким-то чудом уцелевший: наверное, потому, что сразу провалился в поддувало.

Глеб поддел на лопату следующую порцию золы, готовясь высыпать ее в тачку, и замер, осененный внезапной идеей.

Позавчера он чистил поддувало, не потому, что в этом была необходимость, а просто от нечего делать. После этого он не бросал в топку ничего, кроме угля. Значит, этот кусок картона бросил туда Аркадий… Топил он ночью, той самой ночью, которая была у него наполнена самыми различными, по большей части интересными делами. Что мог жечь в печке человек, недавно совершивший убийство? А? Вот то-то и оно, Феденька, друг ты мой дорогой…