Андрей Воронин - Возвращение с того света

Слепой переменил позу и с отвращением затушил окурок в консервной банке, заменявшей пепельницу. Часов у него не было, но солнце уже начало клониться к закату, да и внутреннее чувство времени настойчиво подсказывало, что его смена близится к концу. Скоро должен был появиться Аркадий… Собственно, по его расчетам, сменщик уже должен был быть на месте, но того, как видно, что-то задержало. Слепого это не беспокоило, все равно идти ему было некуда, разве что в свою каморку рядом с бельевой кладовкой, которую выделил ему главврач. В качестве альтернативы он мог предложить себе разве что бесцельную и смертельно скучную прогулку по поселку под любопытными взглядами прохожих, которые все до единого были в курсе его обстоятельств.

Он снова отхлебнул из кружки и поморщился.

Все-таки пойло было отвратительное. «Так лучше я жил раньше или, наоборот, хуже? – подумал он, снова пуская мысли бегать как белка в колесе по замкнутому кругу. – Это как посмотреть. Что такое хорошо и что такое плохо… Крошка сын к отцу пришел. Маяковский. Вот так. Маяковского мы помним, а себя не помним. Эх ты, Федя… Если судить по моей приверженности к хорошему кофе и чистым ногтям, то жил я, наверное, очень даже хорошо, кучеряво, как выражается Аркадий. Кому на Руси жить хорошо? Опять же, помню. Это Некрасов написал. Школьная программа. Так вот Некрасов считал, что жить на Руси хорошо, как правило, только нехорошим людям, и все то, что я слышал, видел и читал после того, как очнулся в этом поселке, свидетельствует о том, что поэт был прав, хотя ему самому, между прочим, тоже жилось по любым меркам неплохо. Так кем я был раньше – „плохим“ или „хорошим“? Плохой, хороший, злой.., кино такое было, про ковбоев. Вестерн. И это я, оказывается, тоже помню. Стреляли они там много, прямо бандиты какие-то. Может быть, я бандит? Не поделил чего-нибудь с корешами, вот они меня и приложили… Очень может быть. Так или иначе, в Москву мне ехать рано. Без документов, без памяти… Сообразить ничего не успеешь, а над тобой уже два метра суглинка.»

Мысль о поездке в Москву, хотя бы для того, чтобы развеяться, посещала его часто, но он не давал ей хода. В Москву он ехать не мог хотя бы потому, что не имел никакой одежды, кроме той, что была на нем в данный момент. Ему, в сущности, было наплевать, во что он одет, но остатки памяти подсказывали, что человек в грязной рабочей одежде, фланирующий по Арбату, привлечет к себе массу ненужного внимания.

К ненужному вниманию он готов не был, хотя порой его так и подмывало плюнуть на все, отправиться в Москву, учинить там что-нибудь дикое и посмотреть, что из этого получится. Возможно, хотя бы тогда найдется кто-нибудь, кто объяснит ему, кто он такой. Эта загадка совершенно измучила его.

Не бывает людей, которых не знает никто, разве что какие-нибудь вконец опустившиеся бомжи, но бомжем он точно не был. У нормального же человека, как правило, есть семья, родные, друзья, работа, наконец, – короче говоря, всегда есть кто-то, кто будет беспокоиться и искать, если ты вдруг бесследно исчезнешь. Хотя бы твой начальник.

Он через силу допил совсем остывший чай, просто потому, что лень было подняться и выплеснуть эту мерзость за дверь. Он вообще стал ленив в последнее время и постоянно норовил задремать где-нибудь на солнышке или в котельной, привалившись спиной к теплой стенке котла. Это напоминало ему то, как ведет себя покалеченное или оправляющееся после тяжелой болезни животное, и он не беспокоился, зная, что это пройдет. Ему даже казалось, что такое с ним уже бывало, и, возможно, не однажды, вот только он не мог вспомнить, когда и при каких обстоятельствах.

Слепой запустил пальцы в валявшуюся на столе мятую пачку «Памира» и, покопавшись, вытащил из нее кривоватую и отвратительную даже на вид сигарету. Сделанная черной краской надпись на ее боку была смазана, так что сигарета сильно напоминала корявый березовый ствол. Табак сыпался с обоих концов, и Слепой аккуратно закрутил бумагу с одной стороны жгутиком, а с другой оборвал и, утрамбовав оставшийся в сигарете табак головкой спички, осторожно вставил получившуюся странную конструкцию в губы. Спичечный коробок тоже был замасленным, черным, как и все здесь, и брать его в руки было неприятно.

«А не податься ли, в самом деле, в бомжи? – подумал Слепой, осторожно прикуривая и выпуская облако густого вонючего дыма. – Отращу себе бороду и пойду бродить по Руси… Заманчиво, черт возьми. Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья. Забавно, как много ненужного хлама застряло у меня в голове, в то время как самое важное потерялось. В психушку, что ли, сдаться?»