Андрей Воронин - Возвращение с того света

Он прислушивался в своим ощущениям, с легким испугом чувствуя, как трещит, надламываясь, словно яичная скорлупа, толстая кора амнезии, сковавшая его мозг. Это было похоже на начало ледохода, и он с растущим нетерпением подумал, что зря теряет время на эту курицу. Память возвращалась сама, без посторонней помощи, и он чувствовал, что еще немного – и он вспомнит все до мельчайших подробностей. Он не был уверен в том, что это будет приятно, но так устал от своей ущербности, что был согласен рискнуть.

– Ладно, – сказал он, – вставай.

Она снова разразилась площадной бранью, и он, морщась, подивился тому, как его угораздило спать с этой женщиной… Да что там спать – жить с ней, как с женой! – и получать от этого удовольствие. Он спрятал «парабеллум» в карман, наклонился и, схватив за шиворот, без церемоний поставил ее на ноги. Она пыталась отбиваться, царапаясь, как бешеная кошка, но рука у Глеба была длиннее, и он поволок свою спутницу к машине, держа ее на вытянутой руке, как кипящий чайник, Какое-то время она упиралась, но вскоре сдалась и пошла самостоятельно. Она шла ныряющей походкой (с потерей каблука одна ее нога стала короче другой на целых двенадцать сантиметров), баюкая поврежденную руку, и Глеб с неудовольствием подумал, что он все-таки прилично ее отделал. Думая о ней, он испытывал определенную неловкость: все-таки, будь она мужчиной, все было бы гораздо проще, и процесс выколачивания сведений давным-давно успешно завершился бы. Хуже всего было то, что Глеб отлично понимал: мягкость в подобных ситуациях недопустима, и для профессионала безразлично, мужчина перед ним или женщина. Более того, он знал, что из женщин получаются самые лучшие профессионалы – жестокие, безжалостные и хладнокровные, но это все-таки был не профессионал, а обыкновенная баба, которой задурил голову волосатый крапивинский шаман. Она была готова убивать и мучить, в этом Глеб не сомневался, успев достаточно хорошо изучить свою сожительницу, но, в отличие от настоящего профессионала, она не была готова к тому, что ее тоже будут мучить и убивать.

«К черту, – подумал Глеб, ведя ее к машине и для верности придерживая под локоток. – Развел гнидник под черепом, сэр Галахад… Бить или не бить – вот в чем вопрос… Сама она мне ничего не скажет, выбивать из нее информацию долго и хлопотно, а Ирина там наедине с этим придурком…»

Он даже остановился, так резко, что Мария оглянулась на него с невольным удивлением. Ирина? Кто это – Ирина? Глеб заторопился. Он и до этого момента знал, что нужно спешить, но теперь время вдруг ускорилось, потекло сквозь пальцы с пугающей стремительностью. Он вспомнил, кем ему приходилась та измученная женщина в разорванном плаще, и ужаснулся тому, что мог об этом забыть.

Он бесцеремонно затолкал Марию на заднее сиденье, уселся за руль и задействовал механизм центрального замка, чтобы его пленница не могла выскочить на ходу. Она была обузой, и он никак не мог придумать, что ему с ней делать. Проще всего было бы вышвырнуть ее из машины пинком под зад и уехать, предоставив ей самой решать собственную судьбу, но что-то не давало ему поступить подобным образом. Она много знала, и Глеб мучительно пытался изобрести способ передать ее в руки властей так, чтобы самому остаться в тени.

Так ничего и не решив, он миновал сломанный шлагбаум, вывел машину на шоссе и повернул к поселку, прочь от Москвы. Он гнал во весь дух, и скорость ревела в нем, как пламя паяльной лампы, и все то, что случилось с ним после той аварии, вся его вторая жизнь, его новая личность и его амнезия – все это отпадало пластами, как окалина, отшелушивалось, сгорало, и воспоминания затопляли его мозг, как вырвавшаяся из жерла вулкана раскаленная лава. Некоторые из них были светлыми, некоторые – не очень, иные жгли, как кислота, заставляя его стискивать зубы и изо всех сил впиваться ногтями в резиновые накладки руля, но это была его память, это был он – капитан ФСБ Глеб Сиверов, муж той женщины, которую – он был уверен в этом – держал взаперти Волков и которая была ему дороже всего на свете.

Глеб гнал, совершенно забыв о скорчившейся на заднем сиденье женщине. Он был слишком занят, чтобы помнить об этом ничтожестве, и она наконец почувствовала это, угадала по его закаменевшему затылку, увидела это в судорожных движениях его пальцев, сжимавшихся и разжимавшихся на рулевом колесе, ощутила его настроение в той бешеной скорости, с которой несся автомобиль, и увидела в этом свой единственный шанс на спасение.