Михаил Серегин - Святой выстрел

– Да-да, – согласился отец Федор. – Вы через это уже прошли, когда несколько лет назад приняли сельский приход, в котором много десятилетий не было храма. – Его вдруг перебил звонок мобильного телефона, извинившись, он полез под рясу. – Да, Настя. Конечно, уже в Туймаада [1] Туймаад – негласное, часто употребляемое название аэропорта в Якутске по названию долины, в которой располагается и аэропорт, и сам город. … Боюсь, что с часок еще просидим… Конечно… Мы в кафе время коротаем… Ну, хорошо. До встречи. – Отключив мобильный, он пояснил: – Это Настя Бестужева. Она тут где-то рядом проезжает и хочет увидеться по поводу передачи. Что-то у них там изменилось.

– Жаль, если отменят, – покачал головой отец Василий. – Больно уж дело нужное. От общения с людьми в прямом эфире вижу очень большую пользу для духовного просвещения.

– Нет, вряд ли отменят. Анастасия Бестужева своего не упустит. Если уж ей какая идея втемяшилась, то не свернешь.

Авторская программа Анастасии Бестужевой «Перейдем на личности» шла в прямом эфире еженедельно. Программа была острой – в ней обсуждались наболевшие проблемы общества в целом и проблемы республики и столицы. Журналистка приглашала на свое ток-шоу известных людей, специалистов из разных областей, чиновников, депутатов. Все как обычно для такого рода передач. Но у Бестужевой была своя изюминка и заключалась она в том, что конкретный собеседник – очередной участник передачи – рассказывал, что лично он сделал, каков его вклад в решение той или иной обсуждаемой проблемы. Вот тут и начиналось самое интересное – оценить свой собственный вклад, если он имелся, в решение проблемы, определить свое участие или хотя бы свое место в ней, мог, как оказалось, далеко не всякий. Надо отдать должное, что автор и ведущая Анастасия Бестужева очень умело проводила границу между «понимаю и хочу сделать» и «сделал лично». Тем не менее на передачу шли, отстаивали, спорили, доказывали.

Когда отец Василий узнал, что руководство епархии предлагает ему стать соучастником этой программы вместе с отцом Федором, он поначалу немного испугался. Но на предварительной встрече Бестужева ему объяснила, что он ей нужен как представитель глубинки, который видит проблему возрождения духовности нации несколько с иной стороны, чем столичные священники, и он согласился.

– Как семья, как матушка? – неожиданно спросил отец Федор. – Каково ей тут после волжских просторов?

– Я матушку с сыном только в этом году перевез сюда.

– Что так? Были проблемы с жильем или не хотели обременять близких, пока не откроется храм?

– И это, конечно. Но главное – она у меня болеет. Врачи после операции не рекомендовали слишком быстро переезжать. Боялись рецидива.

– Сынишке-то вашему сейчас сколько?

– Четырнадцать уже.

– О семинарии не помышляет?

– Ох, вряд ли, – вздохнул отец Василий. – Вроде бы с матушкой много в него духовного вложили, в вере и любви вырастили, а характер непоседливый. Нетерпимости много.

– Мальчишка же, – улыбнулся отец Федор. – Они все в этом возрасте такие. Пройдет со временем, когда личность сформируется.

Отец Василий задумчиво посмотрел на собеседника. Говорить или нет? Нет, не хочется лишний раз вспоминать, хотя священник и стал относиться спокойнее к своему спецназовскому прошлому. Все было: и кровь, и смерть, и ненависть, и лютая злоба, и много насилия. А потом – очень длинный путь к вере. Невыносимо длинный, хотя по времени это всего лишь годы. Нет, все-таки не стоит…

Анастасия Бестужева появилась в кафе внезапно. Вошла быстро и по-хозяйски, одетая модно и немного вызывающе. Повернулась всем корпусом в одну сторону, потом в другую, выискивая среди сидящих священников. Увидев их за столиком у окна, так же деловито и уверенно направилась к ним.

Посетители кафе провожали заинтересованными взглядами деловую тридцатилетнюю женщину, выделяющуюся своей яркостью и двигающуюся быстрым шагом между столиками. Громко цокали каблучки черных полусапожек из тисненной узором кожи, шелестели прямые, плотно облегавшие брючки, мерно покачивалась на плече черная лакированная сумка в стиль сапожек. Короткая сиреневая курточка с отороченным мехом капюшоном была расстегнута. Белая деловая блузка обтягивала упругую грудь, а в вырезе демонстративно расстегнутого на три пуговички воротника, оттеняя белизну ухоженной кожи, виднелось небольшое коричневое костяное ожерелье в национальном якутском стиле. Коротко остриженные под мальчика светло-каштановые волосы венчали поднятые темные противосолнечные очки.