Сергей Соболев - Последний бой

Наверное, чтобы подчеркнуть только что сказанное им, Мерлон красноречиво вскинул глаза к потолку.

— Н-не понял...

Бушмин некоторое время тупо таращился на начальника «четверки», пытаясь сообразить, что бы все это могло означать. Затем, когда у него вдруг что-то щелкнуло в мозгу, он медленно перевел взгляд на висящий над головой Мануилова портрет, на котором был запечатлен человек, обладающий холодным обаянием и загадочной полуулыбкой Сфинкса.

Лещенко приехал на загородный объект одной из частных структур, дружественной спецотделу, в субботу вечером, когда сумерки надежно накрыли своим темным пологом заснеженный ландшафт дальнего Подмосковья.

Двухэтажный коттедж, стоящий чуточку в стороне от прочих поселковых строений, был обнесен по периметру высоким глухим забором; в целом он напоминал тот объект, где нынче содержат бизнесмена Литвинова. Здесь можно было спокойно и вдумчиво работать с «клиентом», не сильно опасаясь при этом чужих любопытствующих взглядов.

Лещенко пришлось немного обождать, пока молодой крепкий мужчина, ассистирующий его давнему знакомому и сослуживцу Фадееву, пинками и матюгами загнал пару свирепых «полканов», захлебнувшихся яростным лаем при первых звуках подъехавшей к уединенной фазенде машины, в проволочный вольер за домом.

Наконец открылись створки ворот. Подполковник въехал во двор и поставил свой разъездной джип у правого торца коттеджа, рядом с машиной коллег. Коротко ответив на приветствие знакомого сотрудника, он прошел вслед за ним в дом, не забыв прихватить с собой кейс, снабженный специальными наборными замками и звуковой «тревожной» сигнализацией (подобные чемоданчики в ряде случаев используют инкассаторы и сотрудники правительственной фельдъегерской связи).

Антон Фадеев, коренастый, плотно сбитый мужчина лет тридцати пяти, с плешью во всю голову и ощутимо липнущим к любому объекту его интереса взглядом, был одет в темные немнущиеся брюки и синий простеганный свитер с погончиками а-ля секьюрити. Когда они обменялись рукопожатиями, на Лещенко пахнуло смешанным запахом трудового мужского пота и одеколона; в гостиной, куда они прошли вдвоем, было жарко из-за работающего на полную мощность электрокамина.

— Выруби печку! — освобождаясь от верхней одежды, сказал Лещенко коллеге. — Натопили, как в бане.

— Пар костей не ломит, дружище, — усмехнулся Фадеев. — Кстати... Не пора ли нам начать всерьез ломать этих наглых буржуинов?

Он все же выключил электрокамин, после чего вопросительно уставился на своего сослуживца.

— Заниматься членовредительством пока не велено, — слегка вздохнув, заметил Лещенко. — Это ведь не игрушки, Антон?! Начнешь ломать через колено — и вдруг крррак! И «клиенту» — «звиздец»! И что потом? Гадать прикажешь по их внутренностям и кишкам? Куда они свои акции и бабло приховали? Одно дело — мочкануть «иуду», продавшегося с потрохами буржуинам, — тут без вопросов! И совсем другое дело, когда приходится иметь дело с такими дорогостоящими, но нежными и хрупкими существами, каковыми являются господа Литвинов и Серебрянский.

— Лаской мы от них ни хера не добьемся. — Фадеев скептически покачал головой. — Не знаю, как там у вас с Литвиновым обстоят дела.

— Нормально все продвигается, эдак «плавненько». «Клиент» фактически уже созрел для диалога... Теперь вот доходит до нужной нам кондиции. Думаю, уже назавтра мы его расколем до самого копчика.

— Значит, он будет пожиже Серебрянского. Этот все чохом отрицает! Приезжал тут сам Сценарист, пытался с ним по-хорошему договориться.

— Да, я в курсе, что Аркадий Львович пока не колется.

— Лично в я давно ему паяльник в одно место вставил! — скривив губы, сказал Фадеев. — Сами же говорите, что сроки поджимают.

— Еще как поджимают. — Лещенко выложил на стол в гостиной свой кейс и стал набирать кодовую комбинацию, отпирающую замки. — Поэтому, дружище, давай не будем терять даром время: тащите-ка сюда своего «клиента». У меня к нему есть оч-чень конкретный разговор.

Спустя короткое время Фадеев и ассистирующий ему сотрудник ввели в гостиную «клиента», которого держали здесь, в сухом подвальном помещении взаперти, вот уже четвертые сутки. За этот непродолжительный, в сущности, срок Серебрянский заметно подрастерял свой барский, начальственно-чиновничий лоск: он был бледен и чуточку сутулился, чего ранее за ним не замечалось; щеки и подбородок, за которыми он ухаживал при помощи протираний и дорогих лосьонов, уже успели слегка зарасти щетиной; в его движениях появилась какая-то странная неуверенность и даже суетливость. Но взгляд у него оставался цепким и внимательным, разве что время от времени сквозило в нем откровенное недоумение: «Нет, этого не может быть, потому что со мной такое никогда не могло бы случиться...»