Семен Майданный - Крестовый отец

Но чаще-то наоборот, Григорьев отдает Игорю Макееву причитающуюся долю, потому что чаще деньги идут не из камеры, а с воли, А Игорь лишь обслуживает оплаченный заказ. Скажем, в тридцать шестую заключенному Дуюну он вчера передал коробок анаши, а сегодня – бутылку водки. Случись что, не на Григорьева покажет Дуюн, а на надзирателя Макеева. Правда, случиться что-то может, так думает Игорь, если власть в стране переменится и опять Сталин усядется в Кремле.

А еще Игорю намекнули, что есть разовые поручения, за которые идет отдельная и очень хорошая оплата. Намекнул старший смены старший прапорщик Григорьев. Игорь понял, что прапор Григорьев приглядывался к нему, а потом надумал прощупать хитро закрученной беседой со всякими полушутливыми вопросами.

«Я, старшина, любой работы не боюсь», – сказал тогда ему Игорь. «О'кей», – на штатовский манер принял сказанное Григорьев, хотя его рыжеусой конопатой псковской физиономии иностранные словечки шли как-то не очень-то в масть. И еще прапор добавил: «Буду иметь в виду».

С тех пор Игорь ждал. Лишняя деньга карман не порвет. Да и предполагаемый обмен, переезд, устройство в новом доме бабок сожрут немерено, как их нерусский камин дров съедает. Понятно, с распросами «а когда же, чего надо-то, нет ли чего для меня?» не лез. Не на деревенском свинарке, чай, работает.

Григорьев отложил газету, поставил опустевшую кружку на стол, потянулся. Достал из кармана пачку «Союз-Аполлон», ухарски выщелкнул сигарету, прикурил от навороченной зажигалки в виде русалки, выпустил длинную струю, повернулся к Игорю.

– Ну чего, Макеев, любой работы не боимся?

– Я ж говорил, старшина. – Сердце Игоря радостно вздрогнуло: «Ну, наконец-то!». – Мы, деревенские, все справить можем.

– О'кей, о'кей. Правильно, Макеев, надо зарабатывать, пока молодой, в старости «бобы» вроде бы уже и ни к чему. Найдется у меня для тебя дельце. Думаю, можно тебе поручить…

Рот англичанина беззвучно открывался-закрывался, как у выуженной из вод Темзы плотвы. Мистер Блэквуд впал в ступор, в чем винить его было нельзя. Нежданно влип в пиковую ситуацию, в которой прежде не бывал. А что для русского – секундный шок, то для европарламентария – основательный столбняк. И заточка-то не оказалась у его опрысканного дорогим одеколоном горла по чистой случайности. Впрочем, еще запросто может оказаться – друг Тони Блэра оставался, где и был, в двух шагах от неугомонно вопящего зека и его заложника.

Англичанина потянул за рукав клубного пиджака начальник СИЗО, толкнул к одному из надзирателей, что сопровождали по этажу гостей и начальство:

– Мистер, плиз, сюда, дальше, вали на хрен, мистер!

Игорь Борисович Холмогоров, на которого из ничего навалилась непрошенная великотонная тяжесть ответственности за все состоявшиеся, а также будущие беды и проколы, перебирал варианты: «не торопиться поднимать шум, попробовать уговорить; отослать зама под каким-нибудь предлогом, намекнув, чтоб вызывал спецназовских снайперов; договориться и вызвать кого-нибудь из воров, может, авторитет подействует».

А «уголок» продолжал надрываться, локтем задирая голову Кораблева, опасно надавливал на депутатское горло ложкой-заточкой в подрагивающей руке:

– В кабинет! С телефоном! Давай дорогу! Живо, суки! Зарежу дохляка!

– Уведите англичанина! – Начальник, может быть, оттого, что пребывал в легкой и объяснимой растерянности, не зная, что предпринять, зациклился на удалении иностранца с места событий.

Но мистер уперся: «Ноу!» и «Ноу!» и отбивал рукой, как теннисной ракеткой, надзирательские ладони.

Желанию Блэквуда остаться подыграл преступник:

– Стоять! Стоять всем, пока не скажу! В кабинет! Все в кабинет! Идем на лестницу!

С момента захвата прошло едва более минуты, однако вряд ли кто в коридоре смог бы в это поверить. Холмогоров уже готов был привлекать на помощь гипнотизеров, магистров иррациональной психологии и народных целителей.

Зам по воспитательной части Родионов до этого ЧП держался, можно сказать, незаметно: к гостям с разговорами не лез, свои реформаторские идеи излагать не спешил, отвечал на вопросы визитеров довольно скупо, перебрасывал ответы к начальнику, ссылаясь на свой невеликий тюремный стаж, – то есть из тени не выходил. Поэтому не сразу начальник СИЗО, уже повернув голову на знакомый щелчок замочка и увидев, как Родионов тянет из кобуры табельный «Макаров», спохватился с предостерегающим окриком. Окрик-то и не вышел, вышел шепот: