Леонид Влодавец - Афганский кегельбан

— Вы себя не переоцениваете, Сергей Сергеевич? — прищурился капитан. — Даже если я выложусь на сто два процента, Сорокин расколет все эти плутни, как кедровый орешек. Учитывая его суперспособности…

— Видите ли, Олег Сергеевич, — улыбнулся профессор, — я себя стараюсь оценивать адекватно. И именно то, что Сорокин расколет, как вы выражаетесь, «эти плутни», я, безусловно, учитываю в своих планах. Но поскольку он будет заинтересован, чтобы поддерживать с вами контакт, то пойдет на него даже в том случае, если будет загодя знать, что ваша переписка контролируется. Тем более если он узнает, допустим, что у вас появился выход на волю…

— А вы его действительно мне предоставите? — встрепенулся Чугаев.

Баринов улыбнулся:

— Ну если до того дойдет, то, возможно, и предоставлю. Конечно, опять-таки под контролем…

— Словом, я буду тем живцом, на который ловят крупную рыбу?

— Наиболее крупную рыбу я уже поймал. Вы уже просмотрели кассету с ее изображением, — ухмыльнулся Сергей Сергеевич. — И вообще, рыбацкие сравнения тут не очень уместны. Я уже говорил вам, Чугаев, что всерьез хочу с вами сотрудничать и с Сорокиным — тоже. Я хочу придать смысл вашей импульсивной и, прямо скажем, бесперспективной деятельности. По-моему, мы уже говорили об этом. Вы-то, кстати, в глубине души уже перешли на мои позиции, хотя все еще хорохоритесь и изображаете праведный гнев. Соглашусь, что Сорокин покруче вас будет. Но в том-то и фокус, что он, получив достаточно возможностей для деятельности, опять же, сознавая, что я установил над ним плотный контроль, примет эти условия сотрудничества! Безотносительно к разного рода идеологическим химерам.

— Это почему же? Вы не слишком самоуверенны, господин Баринов?

— Ну, во-первых, речь идет не о самоуверенности. Просто я хорошо знаю того, с кем имею дело. Сергей Николаевич — мой ученик, а следовательно, до некоторой степени, я сам. Мы, конечно, из разных, но достаточно близких по духу поколений, оба воспитаны в семьях военных, причем отцы и у меня, и у него принадлежали к ведомству государственной безопасности. Наконец, мы оба работали в ПГУ, причем в одном из самых закрытых его подразделений. Наверно, вы, как человек, работавший в системе «семерки», тоже ощущаете гораздо большую духовную близость к товарищу Комарову, чем ко мне?

— Может быть, — согласился Чугаев. — Во всяком случае, общий язык с ним я нахожу легче. На чисто профессиональной почве, естественно.

— Правильно. Я, между прочим, когда решал вопрос о том, кого назначить на должность начальника СБ ЦТМО, рассматривал несколько кандидатур. Казалось бы, наилучшей из них была кандидатура товарища из бывшей «девятки», но я все-таки остановился на Комарове. Потому что «девятка» — это: «Ох, рано, встает охрана!» Дворцовая гвардия, со склонностью к заглядыванию в рот его величества или преосвященства, к участию в придворных интригах почти такой же, как у французских мушкетеров короля, гвардейцев кардинала в XVII веке или же русских преображенцев XVIII столетии. А мне нужны в хозяйстве не лизоблюды и интриганы, а глаза и уши, те, кто умеет незаметно садиться на хвост и подглядывать за объектом даже в сортире. То есть такие, как вы и Комаров.

— Тем не менее, — заметил Чугаев, — вы пока держите меня здесь и, выражаясь казенным языком, «не используете по профилю прежней работы».

— Ну это как раз не за горами. Хотя, конечно, мы бы с удовольствием предоставили вам такую работу, уже учитывая, что ваши шесть ребят сейчас отлично трудятся. Однако, пока Сорокин находился вне нашего контроля, это, согласитесь, было бы рискованно. Теперь ваши судьбы связаны еще более тесно, чем прежде. Чем быстрее произойдет то, в чем вы сильно усомнились, то есть переход Сорокина от конфронтации к сотрудничеству, тем быстрее решится вопрос о вашем, так сказать, «беспривязном» содержании.

— По-моему, «беспривязное содержание» — это нечто из области животноводства.

— Да, кажется. Но в общем и целом, человек — это все-таки просто высокоорганизованное животное, млекопитающее отряда приматов, с теми или иными интеллектуальными возможностями. Скажу по секрету, что еще не знаю, кому лучше: лосю, вольно бегающему по тайге в тридцатиградусный мороз, или колхозному быку, стоящему на привязи в относительно теплом, хотя и бетонном стойле. Вроде бы лосю, конечно, вольготнее — куда захотел, туда и побежал, какое дерево сумел, то и объел. Но волки — вот они, рядышком. Не от всякой стаи ускачешь, не от всякой копытами и рогами отобьешься. А еще и рыси есть, медведи-шатуны… Соболя даже, бывает, лосей загрызают! Ну а человек с ружьем? Так что эта самая «вольная» жизнь на самом деле сплошной страх. Из-за самок соперничать надо, с другими сохатыми бодаться, и не всякий год всех одолеть удается. Что же касается быка, то цепь и кольцо в носу — это не сахар, конечно, но с другой стороны — пайка сена и комбикорма регулярно. Зато весной — все телки-нетели его!