Сергей Анисимов - Кома

Домой идти было нельзя. Если мужик напал на него не просто так, как на случайную жертву, а сперва посмотрев в лицо, то он мог видеть в этом глубокий смысл. Конечно, и при нормальном ограблении такое тоже вполне могло быть: скажем, проверить, не просвечивает ли сквозь шапку фуражка с кокардой. Отоварить в подобное время суток тоже, в принципе, могли без вопросов: дать чем-нибудь длинным и увесистым по голове, и если упадёшь, – вынуть бумажник и посмотреть, чего полезного есть в сумке, а если устоишь – убежать. Но насмерть, без разговоров бить ножом первого попавшегося человека, – это немного перебор. Мы всё же не в Гарлеме, а в Санкт-Петербурге живём, здесь так, знаете ли, не принято. «А козлом обозвать?».

То, что его только что пытались убить, не произвело на Николая такого уж впечатления, чтобы падать на землю и биться в конвульсиях от осознания жестокости окружающего мира. Бывало, что его пытались убить и раньше. Кого-то пытался убить и он сам, и больше, чем в одном случае. С кем-то это ему удалось, с кем-то нет. Се ля ви , и всё такое. Доходить всё это стало несколько позже, месяцев через шесть после того, как он вернулся в нормальную жизнь, с почти всё понимающими родителями и радующимися жизни людьми вокруг. Потом постепенно прошло, – но не до конца, конечно. Николай не начал пить больше нормальной студенческой, а потом и просто нормальной для своей конституции нагрузки на печень. Но когда выпивал, то время от времени испытывал желание рассказать кому-нибудь, что когда вытаскиваешь из человека штык, то на его острие оказывается всё то же дерьмо. Так ни разу этого не сказав, и вообще честно стараясь походить на окружающих, он потерял свою девушку, при мысли о которой у него до сих пор сжимало сердце, и половину приятелей, считавшихся друзьями. Постепенно, потом, он всё же начал разговаривать с людьми больше положенного сначала по учёбе, а затем и по работе, с которой тоже повезло – скучать и думать над всякой ерундой она не давала.

«Ничего, всё нормально. Прорвёмся», – подумал Николай, шагая через двор и прислушиваясь к музыке, текущей из освещённого голубым окна. Да, все люди, у всех свои страдающие родственники и некормленые рыбки в аквариуме. Но это не позволяет более других уверенному в своей уникальности человеку относиться к остальным, как к мясу. Этот мир состоит из очень разных людей, но в нём ничего не бывает просто так.

Оба деда Николая умерли уже достаточно давно: первый, – когда он учился классе в шестом, второй – когда он был на первом курсе института. Обоих ему здорово не хватало. Дед по отцу, военно-морской врач и второй профессор одной из кафедр Военно-Медицинской Академии полковник медицинской службы ВМФ Андрей Иванович Ляхин оставил ему и его родителям полный дом книг, потёртое чучело пингвина, старые фотографии на стенах своей, доставшейся Николаю, комнаты, и коробку с орденами. Оставил он и лучшего друга последних пятнадцати лет своей жизни.

Друга звали Алексей Степанович Вдовый, какие-то годы они с дедом служили и даже воевали где-то вместе, а потом оказалось, что и живут они не просто в одном городе, а вообще почти по соседству. Быстро сойдясь, они перезнакомили внуков и внучек, но зацепился за эту семью лишь Николай, – которого дед, пока был живой, принципиально называл только Аскольдом, как было записано в бумагах. Ему была интересна полная старых вещей квартира старого моряка, интересна его младшая внучка – бывшая на год старше самого Николая чуть полная умная девочка Ира с толстой светлой косой. Сначала вчетвером, а потом втроём, когда у Иры появились другие интересы, они гуляли вместе по ленинградским паркам, ездили на Литераторские мостки, на Новодевичье кладбище, куда-то ещё, куда их водили бодрые и не старые ещё тогда дед Андрей и дед Лёша. Только после смерти последнего деда Николая-Аскольда от поздно догнавшего его рака лёгких Алексей Степанович признался ему в том, что был обязан его деду жизнью два раза. Первый раз – давно, ещё с войны, и второй – в 60 с лишним лет, когда в ВМА {5}, под строгим профессорским взглядом полковника, его выходили от массивного инфаркта.

Николай заходил к деду Лёше и его доброй вечной жене достаточно регулярно: преимущественно с мелкими медицинскими услугами, а иногда, пару раз в год, – и просто так: попить чаю, поесть не переводящихся в доме пирогов, с часик поговорить. Несмотря на преклонный возраст, Алексей Степанович всё ещё сохранял полную ясность ума, делал зарядку с 3-килограммовыми гантелями и любил раза два в неделю ездить в Сосновку наблюдать за тренировками и стрелковыми соревнованиями «стендовиков». Худой, пронзительный, с кривым шрамом на лице, который Николай перестал замечать ещё мальчишкой, он был достаточно бодр, чтобы ответить на сделанный им с «карточного» автомата телефонный звонок весёлым и удивлённым «Ёшкин кот! Коля! Заходи, конечно!».