Анатолий Полянский - Под свист пуль

Даймагулов рассмеялся, обнажив свои белоснежные, крепкие зубы, которыми он мог запросто перекусить проволоку.

– Не забывай хорошую русскую пословицу, командир: без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Так я распоряжусь?

Агейченков не стал возражать. Мероприятие действительно хоть и хлопотное, трудоемкое, но результаты дать вполне может.

Оперативный давно ушел, а командир, задумавшись, все сидел за столом. Да, дела у них идут далеко не блестяще: ЧП за ЧП и конца им не видно… Насколько они отстали от своих зарубежных коллег! Особенно в оснащении границы техникой. До середины девяностых их еще кое-как снабжали по полной мерке. А потом пошло-поехало… Старые запасы кончились, а новые покупать не на что. Государство разворовали, и стали мы беднее библейского Иакова. У них-то в отряде техника еще поновей – опасный участок, и то ломаться стала частенько. Ведь поставляют ее по крутым каменистым склонам, по бездорожью.

Не так давно директор ФСП на сборах командиров отрядов сказал им, не делая из этого секрета, что войска должны приобретать в год тысячу двести единиц автомобильной техники, а за последние двенадцать месяцев получили лишь семьдесят. Еще хуже у моряков. Вместо необходимых двухсот кораблей и полутысячи катеров они в лучшем случае получат значительно меньше. Куда же это годится? В американской береговой охране тысяча четыреста современных плавсредств, при том, что экономическая зона в три раза меньше. А ведь у нас длина морской границы равна почти полутора земным экваторам… Это шестьдесят одна тысяча километров.

Агейченков вздохнул. Тяжело признавать, что обеднели… оскудели погранвойска. Снабжаются из рук вон плохо. А уж про приборное оснащение и говорить нечего. Года полтора назад в составе делегации ездил Николай Иванович к своим коллегам в Финляндию и был буквально поражен. У них на заставах внедрили телекоммуникационные системы. Сидят пограничники в микроавтобусах – тепло, светло, и мухи не кусают. А по телевизору, установленному в машине, в одну сторону могут обозревать часть километров своих рубежей, и в другую столько же. Красота! Мышь не проскочит. Маленькая Эстония и та в пять раз больше наших технически обеспечивает своих погранцов.

Горестные размышления Агейченкова прервал осторожный стук в дверь, и голос, который он узнал бы из тысячи – звонкий, глубокий, волнующий – спросил негромко: можно ли войти.

– Разумеется! – обрадованно крикнул он, и сердце екнуло. Сейчас перед ним будет та единственная, неповторимая, которую, как ни пытался, забыть не смог. Разве что пару-тройку месяцев после развода еще злился, а потом наступило отрезвление, и он горько пожалел о случившемся. Все эти годы она часто снилась ему по ночам, желанная и обворожительная. Он ругал себя последними словами. Как все дурацки вышло! Они расстались практически из-за пустяка. Нет, причины кое-какие были, и упреков было предостаточно. Он и службу свою любит больше всего на свете, и внимания должного семье не уделяет, и на других женщин засматривается. А ты, мол, тоже хороша: не прочь вильнуть в сторону и флиртовать с любым смазливым мужиком – кровь-то горячая, бунтует. Тамара по матери была грузинкой, особой страстной, как считал Агейченков. Ему, мужику, достойного почтения не оказывает и покорности маловато: он для нее лишь предмет домашнего обихода, не более.

Такие абсурдные взаимные упреки! Ужас!

Позже-то Николай Иванович понял, что просто ревновал жену. Потому что любили оба – и здорово. По большому счету, жить друг без друга не могли, и радости близости коротких мгновений им было мало. Хотелось чего-то большего, всеобъемлющего, чтобы захватывало до конца и не отпускало до старости.

Но это он потом осознал, несколько лет спустя, пробыв сотни ночей в одиночестве, когда кровь бунтовала в жилах, а любимая женщина, единственная на свете, притягивала сильнее магнита. Ее никто не мог заменить. Он пробовал. Встречался с некоторыми, был близок с ними, даже значительно моложе Тамары приходили к нему. Все было вроде как надо: хорошо, приятно, тешило мужское самолюбие. И все же чего-то не хватало. Нежности, что ли? Или той доверительной чувственности, когда забываешь о себе и растворяешься в женщине, составляя как бы единое целое. Она становится для тебя действительно самой-самой, неповторимой, другой такой нет и не будет…

Она вошла в палатку немного смущенная, видимо, не зная, как себя вести, оставшись наедине с бывшим мужем. Он нашел ее такой же прекрасной, как и шесть, и десять лет назад. Тамара ничуть не изменилась… Это он рассмотрел особенно хорошо. Те же волшебные, без единой сединки блестящие волосы, черным, как смоль, ореолом обрамляющие ее прекрасное смуглое лицо с шальными ямочками на щеках; те же соколиные брови вразлет и глаза, бьющие наповал. Она ни капельки не постарела, только стала чуть посолидней. Изящество и красота остались при ней, только стали какими-то основательными – это приходит только с возрастом и сильнее всего действуют на мужчин, если те, конечно, понимают эту метаморфозу зрелости. А Николай Иванович был как раз из таких, видел не броскую, а акварельную красоту. Вероятно, потому, что сам слишком много испытал, прочувствовал, знал, что такое холод одиночества и тоска по духовно близкому человеку. С годами он, наверно, просто стал мудрее…