Олег Кондратьев - Двойной захват

Точно, что двое из «их» органов? Да для нас они все из «органов»! Понимаю, что совсем не то будут проверять. На крайний случай мне передали контактный телефон. И пароль тоже.

Есть приступать! Вы там у себя, в Кремле…

Понятно. Никак нет! До связи.

Из отпуска капитан-лейтенант Сергей Михайлович Редин всегда возвращался с удовольствием. Едва ли не с большим, чем в него убывал. Совсем не потому, что соскучился по любимой работе: его теперешняя служба была скорее ссылкой, в которую он попал четыре года назад исключительно по независящим от него обстоятельствам.

На волне глобального развала армии, флота, да и всей страны, гордо именуемого перестройкой, какой-то ретивый штабист в Москве из тех военных чинуш, что через день после памятного съезда партии писали рапорта по команде: «В такой-то войсковой части, такого-то числа, месяца, года перестройка произведена!», уловив нужную струю в верховно-кабинетной политике, спустил вниз циркуляр об очередном сокращении армии и флота. В нижестоящих штабах приказ вызвал вполне адекватную реакцию: ну какой же идиот сам себя сократит? Поэтому, красный карандаш кадровиков усиленно запорхал по штатным расписаниям действующих частей. Ведь до курьезов доходило, когда сокращались механики-водители танков, вторые пилоты в авиации, наводчики в артиллерии.

Чаша сия не миновала Военно-морской флот. Коснулась она и самого могучего и боеспособного его отряда – атомных подводных ракетоносцев, где имел честь служить капитан-лейтенант Редин. Правда, здесь помахать шашкой особо сильно не позволили уже на местах, всячески пытаясь саботировать идиотские приказы сверху. Однако логика управленцев была проста, тупа и прямолинейна: вон, штурман один управляет такой громадиной, а какой-то реактор в ней обслуживают аж десять офицеров, не считая еще полсотни мичманов, контрактников – так теперь стали называть сверхсрочников – и матросов! «Чик» карандашиком – и нет в штате какого-нибудь инженера или даже двух. Понятно, что и в штабах не все идиоты сидят. Поэтому вторую часть приказа о том, что сокращенных можно по их желанию уволить «на гражданку», категорически не выполняли, прекрасно понимая, что служба службой, а ведь и по специальности кто-то должен работать, знающий и опытный.

Вот так капитан-лейтенант Редин С.М., классный специалист, мастер военного дела, имеющий на своем счету девять автономок, к тридцати годам попал на специальный корабль, плавмастерскую, занимающуюся перезарядкой активных зон ядерных реакторов. Для непосвященных все просто: вытаскивают урановые стержни из реакторов АПЛ, загружают в хранилище на своем спецсудне, потом доставляют к стационарному береговому хранилищу, снова выгружают и сдают для последующей утилизации. Благо все под рукой: подводных лодок в избытке, базы все на расстоянии плевка, береговое хранилище опять же тут, за углом, в Ханта-губе.

В кадрах Сергею сказали: пересиди, мол, полгодика, ты нам очень нужен. И вот он – «нужник» уже пятый год.

В свои 35 лет Сергей выглядел лет на восемь моложе. Ни намечающейся лысины, ни седины в его русых волосах не появилось. Гладкая кожа туго обтягивала высокие скулы. Короткий нос ему самому не нравился, но в сочетании со светлыми серо-зелеными глазами безошибочно выдавал в нем славянина. При росте 185 сантиметров он весил 79 килограммов, что придавало его очень пропорциональной фигуре явно выраженную спортивность. Хотя всякие регулярные занятия спортом он прекратил сразу после окончания училища. О физзарядках, пробежках и, вообще, здоровом образе жизни он и слушать не хотел: был для этого слишком ленив. На вопросы и комплименты обычно отшучивался: «Это все Крайний Север! Здесь и мамонты в мерзлоте лучше всех сохраняются».

Женат не был. При этом отнюдь не сторонился женского пола, но вопрос о браке предпочитал обходить стороной. Или уходить, причем, фактически. «Не хочу отравлять кому-то спокойную жизнь своим взбалмошным, неуживчивым характером», – отвечая так, он наговаривал на себя. Несмотря на взрывную реакцию, «заводки с полоборота», быстро отходил и зла не помнил.

Убежденный идеалист, больше всего он ненавидел в людях хамство и наглость, считая их неперевоспитуемыми и неискоренимыми, а бороться с ними предпочитал адекватными мерами. В таком отношении и брали свое начало большинство его служебных неприятностей и личных «неувязок».

Военную службу он любил, но в своем понимании. Без унижений, лизоблюдства, начальственного кретинизма и командирского свинства и тупости. «Эх, мила-а-ай! Другой-то службы и не бывает», – убеждал он себя, но, как идеалист, продолжал «любить, надеяться и верить», спокойно относясь к неудобствам и лишениям физического плана и яростно сопротивляясь малейшему моральному насилию над собой.