Никита Костылев - Пустынник. Война

–Балин, Витька, я же говорил не сильно, просто уму-разуму поуч… – из соседнего кубрика вышел дядя Гриша и замер, глядя на лежащего без сознания Витьку возле стены и военного который сложил своих могучие руки у меня на плечах. – Вы кто, собственно…

–Лейтенант Самойлов, – рыкнул тот, – второй ударный батальон. Еще вопросы?

–Витенька! – из кубрика выбежала грузная женщина и побежала к лежащему без сознания парню. – Витенька, сыночек, кто это тебя?

–Да… – дядя Гриша, глядя на лейтенанта лихорадочно обдумывал, что теперь сказать: – мальчишки подрались, с кем не бывает…

–Олег, – Самойлов опустился на колено и посмотрел мне прямо в глаза, – они хотели забрать ваш с отцом кубрик?

–Да не слушайте его… – начал сосед.

–Заткнись, иначе я что-нибудь тебе сломаю – рявкнул лейтенант, не глядя на него: его холодные серые глаза смотрели только на меня.

–Изверг! Сына моего чуть не убил! – завизжала женщина. – Я пойду к начальству, чтобы тебя судили!

–Олег, они хотели забрать твой кубрик? – повторил лейтенант.

–Да, – шмыгнул носом я. – И в вещах копались.

Лейтенант встал, зашел к кубрик и осмотрелся, затем поднял с пола записную книжку и вручил мне:

–Если она твоего отца, храни ее, хорошо? Никто тебя не тронет. Но и я не могу быть рядом всегда. Ты должен уметь себя защитить.

–Да никто его не трогал, – снова попытался вставить дядя Гриша.

На этот раз внимание лейтенанта он привлек: офицер сломал ему обе руки и выбил почти все передние зубы. Прямо в коридоре, на глазах у трусливо выглядывающих из своих кубриков людей. Лидия Викторовна, прижимая лежащего без сознания Витьку истошно орала, глядя как лейтенант избивает в кровь ее мужа, но ни один из жителей Муравейника не сдвинулся с места. Повсюду кричали, что нужно позвать администрацию, вызвать дозорную службу, кто-то даже кричал лейтенанту, чтобы он остановился, но никто не решился остановить офицера, который без остервенения, а холодно и расчетливо калечил соседа. Когда от дяди Гриши остался стонущий кусок мяса, слабо похожий на человека, в коридор подоспели бойцы из дозорной службы.

–Товарищ лейтенант… – сказал солдатик, глядя на могучую фигуру офицера.

–Кто хочет также? – лейтенант рыкнул сначала на солдат. Потом повернулся вокруг своей оси и рыкнул снова: -Кто!? Кто хочет также!? – В ответ была только тишина притихших десятков людей вокруг. Удовлетворенный тишиной в ответ, Самойлов кивнул: – Я так и знал. Челядь.

Взяв меня за руку, он повел меня прочь из Муравейника. Так в свои 12 лет я получил первый урок о том, как устроен этот мир. Забавно, что этот урок дал мне не мой отец, а его товарищ, который решил обо мне позаботиться. Отец вообще не особенно был озабочен моим воспитанием. Днями и ночами он пропадал на стенах цитадели или в боевых вылазках. Лишь изредка он спрашивал, как дела в школе и хорошо ли я питаюсь. Я иногда думаю, что словно вытащив меня из разорванного на части мира и спрятав в цитадели, он посчитал что выполнил все свои функции. Его интересовало, хорошо ли я ем и хожу ли я в школу цитадели. Он не рассказывал мне про внешний мир, про свои вылазки. В кубрик он возвращался только чтобы отоспаться.

Только когда его не стало, я понял, какой страх он внушал остальным. Александр Смирнов, капитан ударного корпуса был словно акула среди остальной мелкой рыбешки. Только когда он погиб, я начал понимать, что происходит вокруг. Мальчишки никогда не задирали меня из-за того, что я сын того самого Смирнова. Военные в цитадели всегда были объектом одновременно страха, уважения и ненависти. Несколько раз именно военщина подавляла гражданские бунты среди населения. И вот, когда отца не стало, я перестал быть сыном аскетичного и жестокого офицера ударного корпуса. Я стал просто сиротой, кубрик у которого можно по тихой отжать, а администрации потом занести взятку, чтобы кубрик не отобрали для других.

Когда мы вышли из Муравейника, лейтенант сказал:

–Твой отец как-то попросил меня, что если он погибнет, позаботиться о тебе.

–Спасибо.

–Я обещание выполняю. Я пообещал, – сказал он. – Запомни, Олег. Нянчиться я с тобой не буду. Ты просто запомни, мир делится на Людей и Челядь. Люди – это как твой отец. Челядь – это как этот мудак со своей семьей. Челядь это все те, кто позволяет себя унижать и бить. Запомни, Олег, если тебя бьют и ты не бьешь в ответ, то в этот момент ты становишься Челядью.

–Запомнил, – бормочу я, прижимая к груди блокнот, который все это время не выпускал из рук.