— Вы думаете, что за мной следят? — напрямую спросил Никита.
— Не могу сказать, что это исключается. Вообще-то, вам надо быть поосмотрительней.
— Можно еще вопрос? — набрался духу Никита.
— Пожалуйста.
— То, чем вы занимаетесь, носит нелегальный характер?
Баринов раскатисто захохотал, а потом ответил:
— Уважаемый Никита! Все наше государство с момента отречения Николая II носит нелегитимный, а значит, и нелегальный характер. Поэтому все, чем занимается наш народ, в какой-то степени нелегально… Не думайте об этом. У вас, насколько я знаю, тоже есть нелады с законом. Так вот: могу вам официально заявить, что пока вы, условно говоря, «под моей юрисдикцией», ни одна государственная инстанция не будет вас преследовать. К сожалению, не могу дать той же гарантии в отношении частных лиц и организаций. Но от них я постараюсь вас уберечь, так сказать, средствами физической защиты. В общем, поменьше волнуйтесь и не занимайтесь самодеятельностью. По крайней мере до завтра.
— Хорошо, постараюсь, — сказал Никита. — Меня тут вот что заинтересовало… Я ведь все-таки историк начинающий. Почему вы сказали, что наше государство нелегитимно с отречения Николая? По-моему все-таки с 25 октября 1917 года…
— Сейчас постараюсь пояснить, — широко улыбнулся профессор, похоже, очень удовлетворенный тем, что разговор повернул на другую, чисто болтологическую стезю. — Давайте для начала припомним, а почему, собственно, легитимна династия Романовых? Потому, что Мишу Романова на Земском соборе 1613 года выбрали на царство, вручив ему все полномочия высшей законодательной, исполнительной и судебной власти. То есть самодержавные полномочия, которые переходили по наследству к его потомству. Соответственно юридическая проблема преемственности и легитимности власти состояла лишь в одном: в установлении правильного порядка престолонаследия. У нас, конечно, как и во многих других сферах законодательства, в этом вопросе долгое время было много неясностей. Наверно, помните, Никита, что в XVII–XVIII веках почти каждая смена правителя в России проходила очень беспокойно. Уже в третьем поколении Романовых начались неясности…
— Ну да, — сказал Никита. — 1682 год, когда одновременно Ивана и Петра на царство посадили при регентстве Софьи, потом воцарение Екатерины I в 1725 году, Елизаветинский переворот 1741 года, Екатерининский переворот 1762 года, переворот 1801 года, когда Павла табакеркой по голове, восстание декабристов 1825 года… Можно еще первомартовское убийство 1881 года вспомнить.
— Обратите внимание, Никита: я все-таки сказал о семнадцатом и восемнадцатом веках, а не о девятнадцатом. Почему? Потому что тогда не было толкового закона о престолонаследии. Он появился только в 1797 году при Павле I. И знаете, в чем было главное достоинство этого закона? В том, что он наилучшим образом отодвигал от власти дам.
— Почему достоинство? — не согласился Никита. — Из Елизаветы и Екатерины II очень даже неплохие императрицы получились.
— Это потому, что у них были очень деловые и умные фавориты. Разумовский, Орловы, Потемкин… А вот у первой Екатерины в фаворе был жулик и коррупционер Меншиков, у Анны Иоанновны — прохиндей Бирон. Поэтому их царствования особого успеха не имели.
— А что, у императоров фавориток не было?
— Были, но степень их влияния на государственные дела все же не столь существенна. Павел I прекрасно видел, как его матушка решения принимает. Наверно, какой-то фрейдистский «эдипов комплекс» при этом сказывался. Он же Екатерину терпеть не мог. Вот и постарался издать такой закон, чтоб женщины в доме Романовых получали корону в самую последнюю очередь. Если нет у царя сына-наследника, значит трон переходит к его младшему брату, если такового нет, то к дяде или племяннику. И так далее. Только уж в том случае, когда никаких мужиков в роду не осталось, могут, всплакнув и скрепя сердце, передать трон какой-либо из дам. Тут Павел, кстати, крепко подстраховался — четырех сыновей оставил.
— Старший из которых ему и помог преставиться… — хмыкнул Никита.
— Да, Александр Палыч, возможно, повел себя неправильно. Но трон унаследовал строго по закону. И дальше, на протяжении всего XIX столетия, закон не нарушался. Помянутые вами декабристы свой переворот не сумели провернуть не только потому, «что были страшно далеки от народа», но и потому, что Константин Павлович, женившись на польке, отрекся от престола в пользу Николая I, чьи законные права на престол никто не стал подвергать сомнению. И дальше все шло строго по порядку. А первым нарушителем закона, как это ни смешно, стал в бозе расстрелянный император. Согласно закону о престолонаследии, установленному Павлом I в 1797 году, Николай II обязан был, если уж его Госдума допекла, отречься от престола в пользу своего несчастного Алешеньки, которого, кстати, до сих пор не нашли. Обязан! — Сергей Сергеевич поднял палец вверх. — Ибо он, хотя и имел право, не отменил акт, изданный прапрадедом и не издал никакого нового. А потому отрекаться в пользу Михаила он права не имел. Соответственно, то, что Михаил написал отречение от власти в пользу временного комитета Думы — тоже филькина грамота. И все, что с тех пор творилось со строго-юридической точки зрения — нелегитимно и незаконно. И Временное правительство, и предпарламент, и закон о выборах в Учредилку — формально не имели какой-либо законной силы с самого начала.
Читать дальше