Леонид Влодавец - Фартовые деньги

Но ворота открылись гораздо раньше, чем Нинка до них доехала. Самосвал влетел в ворота, едва не сбив целую группу людей, которые, должно быть, прибежали встречать Казана. Но Нинка остановилась вовремя.

— Молодцы те, на внешних воротах, — похвалил Казан, — предупредили моих…

Нинка вдруг ощутила такую нечеловеческую усталость, будто это не Казан, а она сама пол-литра крови потеряла. В следующую секунду она потеряла сознание.

А в это самое время, на островке посреди камышей, Епиха и Шпиндель все еще лежали на траве, привязанные ремнями за руки к толстенному корню, и были даже не в силах штаны подтянуть. Колышки, которыми Нинка их вытянула в струнки, ребята кое-как смогли расшатать и ноги более-менее освободили. Но развязать зубами Нинкины «милицейские узлы» на ремнях они все еще не сумели. К тому же каждое неловкое движение причиняло им сильную боль в тех местах, которые эта ведьма отхлестала до крови. Да и не только в них. Саднило и там, где она их сигаретой жгла, и в потянутых связках побаливало, и в суставах. Да и лежание на сырой земле под дождем здоровья не прибавляло. К тому же они с утра ничего не жрали, да и вообще настроение было у обоих такое, что они с удовольствием бы померли или сами себя убили, но и этого сделать не могли. Они ненавидели и Нинку, и друг друга, и каждый самого себя, но… руки были в буквальном смысле связаны.

Развязываться они взялись почти сразу же после того, как Нинка убежала, еще засветло. Но так и не успели до темноты. К тому же после того, как на какое-то время прекратились дождь и ветер, над болотом запищали комары. И такие злые, такие кусачие, что врагу не пожелаешь. Целый час безнаказанно изгалялись над пацанами, кровопийцы! И не прихлопнуть — руки-то связаны! — и не убежать, и не почесаться… А они, гады, жалили куда хотели: и лица, и руки, и задницы, и через одежду доставали. Пацаны только могли перекатываться с боку на бок и с живота на спину, матерились, стонали, выли, судорожно дергались. В общем, это было прямое продолжение Нинкиных пыток. Епиха и Шпиндель были на сто процентов уверены, что она это комариное мучение загодя предвидела.

Когда они уже начали с ума сходить от постоянных болезненных укусов и неимоверно зудящей кожи, пошел дождь с ветром, и комары убрались. Но зато стало совсем темно, и разобраться в узлах, тем более с помощью одних лишь зубов, стало совершенно невозможно. И оба они, почти одновременно, поняли, что раньше, чем рассветет, они с узлами не справятся. К тому же стянутые ремнями руки затекли, распухли, и пальцы стали плохо шевелиться.

Холод и дождь немного притушили боль и зуд, сыграв роль своеобразного компресса, но были сами по себе испытанием крутым. Особенно для Шпинделя, у которого Нинка забрала сапоги. Епиха тоже мерз, но у него все-таки ноги были обуты. А бедняга Шпиндель совсем загибался. Он ведь еще и тощий был, во всяком случае, в сравнении с Епихой.

Некоторое время они еще могли переругиваться, обзываться, упрекать друг друга, фантазировать на тему, как они поймают эту чертову Нинку и отомстят, но потом весь этот словесный понос стал заканчиваться. К полуночи сил у обоих хватало только на то, чтоб лежать пластом и глухо стонать. Голоса у обоих сели, во рту пересохло, и их мучила жажда, будто они находились в пустыне, хотя дождь не прекращался и можно было слизывать с травы его пресные капельки. Временами на Епиху и Шпинделя находило какое-то странное состояние, пограничное между сном и явью, когда возникали всякие жуткие видения типа Нинки с розгами, Сухаря с топором в башке, воронки, из которой вылезают ожившие трупы… Иногда мерещилось, будто по траве змеи ползают, — короче, крыша ехала.

В самом начале своего сидения на привязи ребята еще питали какую-то надежду на то, что вдруг появится какой-нибудь рыболов, который знает это место, подобно Епихиному отцу, или кто-то прибежит, услышав крики на болоте. Ведь они, особенно во время порки, орали, не щадя голосовых связок. За два километра услышать можно. Но никто из тех рыбаков, что сидели на Снороти с удочками — дотуда, если по прямой, и полутора километров не было! — не стал интересоваться, что там за вопли. Конечно, кто-то мог подумать, будто пацаны просто дурачатся спьяну, но не все же… Наверняка были и такие, что отчетливо поняли: там кого-то бьют, может быть, даже убивают, но не побежали спасать или хотя бы искать милицию. Тем более что отсюда за этой милицией надо, наверное, не ближе, чем в Лузино, ехать, куда автобус с интервалом в полтора часа ходит. Или дожидаться, пока какая-нибудь милицейская машина случайно проедет мимо остановки. Пока дождешься, все события уже закончатся. Приведешь ментов к остывающим трупам, а менты еще тебя же и заподозрят! Ну а если, как говорится, удастся кого-то спасти — попадешь в свидетели. То есть очень просто можешь встрять между законом и крутыми. И окажешься перед очень непростым выбором: либо сказать правду и получить пулю в родном подъезде, либо соврать и оказаться под статьей за заведомо ложные показания. Кому охота?