Леонид Влодавец - Фартовые деньги

Но тут, у Ларева на хуторе, выступать было нельзя. За гаражом валяются 28 трупов. Борман, Ухан, Швандя, Резаный, Мотыль и так далее. Среди них восемь бойцов из команды Казана, четверо ларевских, а все остальные — его, Вити, люди. И если Витя сейчас честно и благородно объявит, что манал он эту «компенсацию», то присоединится к общей куче. Уже есть договоренность, что всех мертвецов зароют в яму, из которой достанут «атаманский клад». Места там хватит всем и даже останется. Например, для него, Басмача, если он поведет себя как дурак. Но Витя — не дурак. Он примет этот мешочек и простится с Ларевым, как старый друг. А дальше — видно будет…

— Тебе тоже надо отстегнуть, Шурик, — произнес Ларев. — У тебя тоже беда, верно?

— Не знаю… — произнес Казан каким-то странным, не свойственным для себя тоном. Он и сам не очень понимал, что в душе творится. С одной стороны, он видел то, о чем ему рассказывал Батя, эдакую ожившую и воплотившуюся в благородный металл легенду. Может, надо было порадоваться за себя, за свое везение и за то, что сейчас — скажи «да», — и добрый дядюшка Ларев велит своим молодцам принести еще один стокилограммовый мешок из-под картошки, набитый николаевским золотом. Который наверняка перетянет все расходы на бесплатное обеспечение иномарками знаменских ментов. Шура не собирался устраивать отпевание ни Борману, ни тем, кто с ним сюда приперся, а уж тем более — ставить им памятники за счет братвы. Правильно, под бульдозер их, и заровнять гадов! Так что навар у него с этого мешка был бы неплохой.

Но Казан увидел в мешке одну маленькую вещичку, на которую не обратили внимание ни Ларев, ни Витя. Золотую зубную коронку, помятую, должно быть, какими-то клещами. То есть выдранную изо рта у мертвого, а может, и у живого человека. И эта самая коронка вдруг вызвала в Шуре бурю противоречивых и путаных чувств.

Шура вспомнил рассказ Егорыча про то, как Орел и Федор грабили поезда, шедшие на юг в 1918 и 1919 годах. Кто в них ехал? Курортники? Да ни хрена подобного — беженцы. Кто пробирался к белым, а кто просто стремился доехать до тех мест, где хлеб еще есть. Может, эти самые десятки и пятерки долгие годы копили в чулке на черный день, и, когда он настал, решили взять с собой, чтоб выжить на новом месте. Чека не нашла, а Федор и Орел вытрясли.

И вот только теперь до Шуры дошло. Да, может быть, папаша Бати Егорыча, который тогда был совсем пацаном, пил, гулял, грабил, убивал, девок портил. Но атаман его бизнес делал. И Федор тоже казну копил. Должно быть, и тот, и другой своей братве объявили, что надо не все пропивать, а давать атаману в общак. Тогда, наверное, как-нибудь по-другому этот финансовый институт назывался, «общий котел» или еще как-то. «И глядишь, когда все утрясется — каждый от меня свою долю получит и благодарить будет, что не дал пропить!» — так небось Орел объяснял. Опять же, наверно, говорил, что ежели кого убьют — то доля на братву разойдется. В общем, получалось у них что-то вроде «пирамиды».

Конечно, может, поначалу и Орел, и Федор считали, что за мужика бьются. Орел-то уж точно, если правда то, что рассказывал Егорыч насчет его борьбы против злоупотреблений уездной продовольственной комиссии. И может быть, даже верил в то, что, когда война кончится, раздаст эти деньги мужикам по справедливости. Но потом, когда сундуки наполняться стали, алчность Орла заела. Поэтому он и от белого мятежа откололся. Потому что, если б белая власть установилась, то и впрямь у него бы землю отобрали, которую в 1917 году хапнул. А заодно, глядишь, нашлись бы людишки, которые в суде на него показания дали за грабежи. Ну а красные, как он считал, «экспроприировать» не дураки. Главное — вовремя показать, что ты за Советскую власть… Ну а если еще и с Ермолаевым удалось столковаться — все в порядке. Кто его знает, может, он этому предревкому тоже отстегнуть пообещал? Впрочем, если б белые все-таки войну выиграли, Орел к ним наверняка успел бы переметнуться. Но судьба решила по-другому. Кто этого Орла теперь помнит? Даже имени не осталось — одна кличка. И деньги эти награбленные так и пролежали тут без толку с 1919 года. Всю советскую историю и всю постсоветскую. Хотя, наверно, могли бы пригодиться и на хлеб для Поволжья, и на танки-самолеты во время войны, и на еще что-нибудь полезное. Сам не гам, и другому не дам — вот что получилось.

Казан, глядя на монеты и на коронку, испытал что-то похожее на муки совести. Он тоже хапал, хотя и другими способами, опять же по большей части не в баксах. Но суть та же — Шуре хорошо, только когда кому-то плохо.