Михаил Март - Платит проигравший

Покончив с кофе, я вышел и поехал в дом, чьи хозяева его оставили, причем не на время, а навсегда.

Миновав бульвар Марк-Артура, я свернул на восток и через пятнадцать минут выехал на Стоктор-стрит, где в зелени и тишине расположились особняки местной знати. Тут каждый изгалялся как мог и все вместе превратили улицу в бессмысленное и бессистемное нагромождение дворцов, совершенно разных по стилю и мастерству исполнения. Дом Эрвина Кейлеба не казался исключением. Я припарковался иа другой стороне улицы и вышел.

Для обитателей этого района время слишком раннее, чтобы можно было заметить хоть какие-то признаки жизни. Я поднялся по каменным ступеням и позвонил. Ждать пришлось долго. Наконец тяжелая дубовая дверь открылась.

Молодой парень лет двадцати, вполне заурядной внешности, смотрел на меня так, словно я пришел в неурочное время мыть окна. Серые, с покрасневшими белками глаза, бледное узкое лицо, пухлый рот и коричневые волосы, тщательно уложенные на прямой пробор. Я боялся, что разбудил его, но белый смокинг, лаковые туфли и красные белки говорили о том, что он еще не ложился. Если бы я не знал, кто это, то принял бы парня за официанта из Гранд-отеля.

– Мистер Кейлеб?

– Да, Вэнс Кейлеб. Что вы хотели?

– И до сих пор хочу. Поговорить с вами. Разрешите войти?

Кейлеб-младший колебался несколько секунд, затем посторонился, пропуская меня в полутемный холл.

Даже при спущенных портьерах блеск бронзы и хрусталя слепил глаза. Не дом, а салон антиквара. Что-то в этом роде я и ожидал. Кейлеб покупал все, что блестит, будто завтра отменят деньги и ему придется их сжечь, если он не успеет срочно потратить свои сбережения.

Вэнс провел меня в гостиную и встал посреди комнаты в позе короля. Ему бы скипетр и мантию.

– Кто вы? – спросил он без малейшего интереса.

– Друг вашей матери, –солгал я, понимая, что его это не трогает.

– Ее нет дома.

– Давно вы виделись в последний раз?

– Позавчера вечером.

– И не знаете, где она?

– Нет.

– Вас не беспокоит, что ее до сих пор нет?

– Не беспокоит. Обычное явление.

– "Обычное", когда ваш отец в отъезде?

– Если знаете, зачем спрашиваете? Еле слышный шорох в соседней комнате заставил Вэнса вздрогнуть. Нервный ребенок. Бледное лицо порозовело.

– Извините, – торопливо произнес он и быстро скрылся за плюшевой шторой. Скрипнула дверь и сухо щелкнул замок, будто сломалась сосулька.

Очевидно, парень пользуется случаем и таскает к себе девочек. В его возрасте это естественно, но то, что Вэнс, мягко говоря, не слишком любил своих родителей, бросалось в глаза.

Я начал разгуливать по музею и разглядывать картины в тяжелых золоченых рамах. Тут были представлены все школы изобразительного искусства и все это смахивало на подлинники. На камине стояли вазы китайского фарфора эпохи Мин, статуэтки, ларцы, подсвечники. На ломберном столике, возле открытого ящика, лежало несколько фотографий. Портреты были того же формата и выполнены на таком же твердом картоне, как и фотография Кейлеба, которую я взял у Хэйзл.

Из любопытства я начал разглядывать их. У меня слабость к фотографиям, на которых изображены человеческие лица. Из них можно много почерпнуть, если смотреть под правильным углом.

На обратной стороне стоял знакомый значок в виде ящерицы и золотое тиснение «Рик-фокус» Мейнер-стрит, 10. Здесь хватало информации и помимо фирменных знаков. В нижнем правом углу стоял оттиск от перстя-печатки, будто этим хотели заверить надпись, сделанную одной и той же рукой на всех снимках. Смысловое значение сводилось к одной и той же фразе: «На память с любовью», далее шла неразборчивая подпись и в скобках прописью стояла цифра. Снимки отличались только цифрой. На одном «три», на другом «два», но не больше пяти. В основном на фотографиях красовались мужчины.

В ящике лежала пачка таких же снимков, и я подумал, что один из них мне может пригодиться. Не зная пока, с какой целью, но я все же сунул первый понравившийся снимок себе в карман. В некоторых случаях приходилось забывать о чистоплотности.

Когда я услышал щелчок замка, пришлось бросить карточки на место и отойти к портрету неизвестной дамы, выполненному а-ля Рембрандт.

Вэнс вернулся излишне возбужденным. Щеки горели, будто он вышел из турецкой бани, а в глазах появился живой блеск.

– Извините, я очень тороплюсь.

– Вы не знаете, когда возвращается ваш отец?

– Меня это не интересует, –ответил он резко.