Николай Стариков - Офицер особого назначения

— Это он, — тихо сказала женщина.

— Отойди в сторонку, подожди. Я с ним поговорю. Возможно, у него нет недобрых намерений, — сказал Иван, когда с попутчицей прошел мимо оторопевшего оперативника.

Оставив Ганку, он подошел к другу, подал руку как бы для знакомства на случай, если женщина вздумает за ними наблюдать.

— Она тебя заметила, — предупредил Иван, — причем сильно напугана. Чего бы ей бояться?

— Это я понял. Хотел как-то объясниться, но она, словно конь ретивый, носится по рынку с раннего утра, а я за нею. А все-таки баба наблюдательная, замечает хвост. Ты скажи…

— Г анкой ее зовут.

— Скажи Ганке, будто понравилась она мне, желаю с нею познакомиться. Надо выяснить, откуда к ней поступает тушенка. Сама-то она вряд ли на разбой или воровство способна. Командиру передай, задержусь на некоторое время. Как что-либо выясню, сразу прибуду.

— Везет тебе на красоток, Дон Жуан несчастный.

— Не каркай. Женю отобью.

— Не выйдет! Она не любит тех, которых, как щепку, бросает из стороны в сторону. Для нее нужен человек посерьезнее, наподобие меня!

— Ладно, «серьезный», пойдем к Ганке знакомиться.

Не ожидавшая столь стремительного развития событий женщина зарделась, заулыбалась, заискрились черные глаза.

— Ну, я пошел, голуби мои. Поворкуйте без меня, шуры-муры заведите, — с серьезным видом посоветовал Иван, обращаясь к Ганке.

Он подбросил в руке полупустой рюкзак.

— Что передать Егору?

Спохватившись, она вынула из зимбиля пару банок тушенки, взяла в обмен привезенные курьером.

— Передай Гансику, теперь каждая банка на десять рублей дороже. В следующий приезд пусть пришлет деньги и за сегодняшний товар, — сказала Ганка, смущенно улыбнувшись новому знакомому.

Виктор не был робким в отношениях с женщинами, но после ухода Ивана не знал, с чего начать разговор.

— Гансик — это псевдоним чей-то? — наконец нашелся он.

— Г ансик — кличка мальчика, которого зовут сейчас Егором, — скороговоркой ответила Ганка, будто боялась, что до конца ее не дослушают.

Не сводя восторженных глаз с лица Виктора, по-прежнему быстро она продолжила:

— Отец у него был немец по имени Г анс, а мама — украинка. Егорку мальчишки прозвали Гансиком, то есть маленьким Гансом. Ребята с ним не водились, а девчонки, напротив, поддерживали дружбу. Сладкоежка постоянно носил в карманах конфеты, угощал подружек, в том числе и меня.

— Как сложилась судьба у этого Гансика? У него семья в Белых Журавлях?

— Семьи у него нет, живет бобылем. Какое-то время с родителями проживал в Германии. Перед войной возвратился с матерью на Украину. Мать вскорости арестовали как шпионку. Никто не знает, так ли было на самом деле или по-другому. Егор уже был взрослым человеком, его вроде бы тоже намеревались арестовать, но он сумел скрыться. Где жил, я не знаю, а когда пришли оккупанты, Ткач, такая у него фамилия, был уже в форме немецкого фельдфебеля. Мы с ним встретились случайно, когда немцев прогнали. Он был рад встрече, рассказал, будто дезертировал из немецкой армии, куда попал по недомыслию. Теперь занимается торговлей. Я тут, в Севске, ему помогаю. Платит неплохо, тем и живу. Без него не знаю чем занималась бы.

Иван с посылкой прибыл в Белые Журавли поздно вечером. Но к началу следующего дня цифровая информация, снятая с этикеток консервных банок, пропутешествовавших в его сумке в Севск и обратно, оказалась в разведывательном отделе штаба войск НКВД по охране тыла Юго-Западного фронта.

Утром Егор встретил курьера у прилавка Лизки. Заметно припекало солнце. Он снял шапку, расстегнул пиджак. Его бесцветные с проседью волосы, слипшиеся от пота, клочьями сбились на голове, торчали в разные стороны.

— Она что, рехнулась? — с наигранным неудовольствием брюзжал он, услышав сообщение о повышении цены на тушенку.

— У меня же нет счета в Госбанке.

Внимательно выслушал Егор информацию о появлении у Ганки нового вздыхателя, скептически улыбнулся.

— А чего тут особенного, — заметил Иван, наблюдая за гримасой собеседника, — женщина она еще не старая, мужики сейчас в дефиците, и вдруг — молодой, здоровый. Далеко не каждая устоит от соблазна помиловаться. Уж не ревнуете ли вы?

— Нет, что ты. Ганка всегда была вертихвосткой. Как магнит всякие железки притягивает, так и она любовников своей белозубой улыбкой. Но такие нужны ненадолго, в лучшем случае на один день, потому всю жизнь одна, без мужа.

Желтозубый надолго задумался, не обращая внимания на непорядок в своем туалете. Настало время решиться на очень важное и ответственное дело, а его «остолопы», как он величал своих помощников, не годились для этого: все как один — лихие исполнители, а думать не способны. Им бы взрывать, убивать, поджигать, а как только появляется нужда что-то сообразить — стена непроницаемая, глушь. Самому приходится думать за всех. А нужен человек энергичный, способный самостоятельно анализировать оперативную информацию и принимать соответствующие решения.