Николай Стариков - Офицер особого назначения

— Будем надеяться на лучшее.

— Давай посидим на травке, побеседуем, — предложил отец, — я тебе расскажу, как Зина добиралась из Сталинграда до Михайловки и с какими приключениями. Похоже, нынешние ее головные боли с ними связаны. Ты знаешь о них?

— Анатолий рассказывал. За каждый неверный шаг рано или поздно приходится расплачиваться. Дернуло ее глядя на ночь отправляться в путь с незнакомым человеком.

— Домой к матери спешила, — как бы в оправдание ответил Николай Дмитриевич.

Стали обедать. Отец на ломтики хлеба накладывал по паре зубчиков сала, наливал из термоса горячего чая, угощал сына.

Разговор во время обеда не шел. Оборвался, когда следовало бы продолжить речь о главном. Однако ни отец, ни сын не знали, как к нему подступиться.

— Что теперь? — после длительного молчания спросил Николай Дмитриевич.

— Не знаю, — со вздохом ответил Сергей.

— Дите-то наше! Нам и думать надо.

— Па! У тебя есть какие-то мысли, как в данной ситуации поступить? Что вообще в подобных случаях надо делать?

— По-моему, надо на обратном пути из Сталинграда заехать в Михайловку. Посмотрим на внука или внучку, на Зину, ее мать послушаем, что скажут, а там видно будет, как нам себя вести. Дело-то серьезное. Сын или дочь, они твои, а ты их на всю жизнь!

— Как будет выглядеть наш визит со стороны? Кто мы и как будем представляться Клавдии Сергеевне, Зине?

— Так и представимся, ты отцом, я дедом. На слух эти слова не воспринимаются с первого раза, вот как сейчас, но потом привыкнем к этим званиям.

— Ладно! Пусть будет по-твоему. У меня своего плана нет. Но не с пустыми же руками приехать к дитю?

— В Сталинграде на рынке купим подарки, оставим денег для покупки необходимых вещей малышу, — ответил Николай Дмитриевич. — Станет наша с тобою поездка не просто командировкой, а путешествием с большими последствиями.

— Говорил мой начальник перед отъездом, командировка в Сталинград — дело пустяковое и нужна она лично мне как мероприятие психотерапевтического характера. Вроде бы расслабиться должен я во время поездки. Расслабиться, похоже, не получится. Чует мое сердце, события нас ожидают чрезвычайные.

Помолчали, глядя на проплывавший мимо ландшафт. Сергей не узнавал знакомых мест. Из окна кабины они смотрелись по-другому, да и зелень маскировала прошлогоднюю, выжженную солнцем степь.

— Я не знаю, что между вами произошло, — прервал молчание отец, — но чувствую, с Зиной у тебя что-то не так. Мне и не положено было знать это до сегодняшнего дня. Но когда речь пошла о родном, очень родном человеке, даже если он совсем еще крошечный, но уже с фамилией Бодров или Бодрова, теперь ваши отношения не только лично ваши, они и мои тоже. Дитю нужны отец и мать, иначе будет безотцовщиной. Для сына это очень плохо, для дочери еще хуже. Отношения к таким детям иное.

— Это мне известно.

— Какие чувства сохранились у тебя к Зине. Что осталось от того, что было?

— Все на прежнем месте, только в перегоревшем виде. Не знаю, как на них начнут накладываться отношения к ребенку. Когда появляются особые чувства к своему ребенку? — спросил Сергей. — И есть ли они, эти особые, как их уловить?

— «Ловить» их не придется. Как только увидишь крохотное существо, сразу же возникают чувства, причем не какое-то одно, а множество, и тут же оседают в душе. Ты сейчас знаешь, есть ребенок, твой, но он пока лишь в твоих мыслях. Когда же увидишь, возьмешь на руки живое существо, которому дал жизнь, его образ переселится в тебя. Точно так же обосновываются в душе внуки. Пока не знаю, но говорят, внуки там высвечиваются даже ярче, чем дети. Поживем, увидим!

Подъехали к Дону, когда солнце висело над горизонтом. С высокого берега реки во всю ширь просматривался поселок Калач-на-Дону. Чуть больше полгода назад вокруг гремели ожесточенные бои. Вот мост, который советские танкисты сумели захватить у находившихся там немцев целым и невредимым, тем самым обеспечили беспрепятственное продвижение наступающих подразделений. Сейчас это просто мост через Дон, нисколько не похожий на объект стратегического назначения.

Калач — большой казачий хутор. Огороды подступают к реке. Видны копошащиеся в земле женщины. На небольшом песчаном пляже подростки и детвора помельче приноравливаются к воде, бродят кто по колено, кто по щиколотку. Слышен девичий визг, крики пацанов. Какой-то смельчак поплыл вдоль берега. Вполне мирная жизнь, если бы не сгоревшие то тут, то там дома.