Александр Чагай - Каро-Кари

Чета Дуррани присутствовала практически на каждом посольском мероприятии. В свою очередь Идрис и Хамилла приглашали к себе российских дипломатов. Вот только сердечные дела Шантарского не продвигались. Он переживал, давал себе слово «больше к Дуррани ни ногой», но нарушал его, как только приходило очередное приглашение.

Растаяла ночь, и на Исламабад навалился ослепительно яркий азиатский день. Расположившись в долине между горными грядами, этот город вырос в шестидесятые годы XX века на севере пакистанского Пенджаба. Одна из тех столиц, что строились на ровном месте по воле чиновников и государственных деятелей, тыкавших пальцем в карту и изрекавших: «Здесь будет город заложен».

Из окон домов открывается вид на предгорья Гималаев и Гиндукуша. Макушки зеленых вершин подпирают отчаянной голубизны небосвод. Горожан радуют сочная растительность и освежающие бризы.

Исламабад протянулся на десятки километров геометрически правильными проспектами и улицами. Между ними – тенистые переулки и парки. Здания разные. Небоскребы и уютные особняки для чиновников, бизнесменов и дипломатов. Дешевые лачуги, в которых ютится беднота.

Доступ в дипломатический анклав преграждают полицейские и военные патрули, спидбрейкеры и бетонные надолбы. Французское, американское, египетское посольства – современные, удобные. А вот и российское. Выстроено полвека назад. Облезлые бетонные стены. Окна-бойницы. На флагштоке – трехцветный символ павшей империи.

В то утро Ксан опоздал на работу. Должен же был он получить какую-то компенсацию за прерванный сон! Встал, не спеша позавтракал и только к одиннадцати подкатил к въезду в дипанклав. Еще через пять минут парковался на стоянке посольства.

Административный корпус был выстроен в виде буквы «п». В левом крыле находились служебные помещения, в правом – жилые квартиры и подсобки, а в центральной части – просторный зал приемов. Внутри – уютный дворик с фонтаном и ухоженным палисадником. Пересекая его, Ксан замедлил шаг – его внимание привлекло пение, доносившееся из-за стеклянных дверей. Хотя он торопился, любопытство пересилило. Трудно было удержаться и не взглянуть на тех, кто музицирует в разгар рабочего дня.

Картина, открывшаяся взору Ксана, была настолько необычной, что он застыл в изумлении. В центре зала на мягких подушках восседал Бахыт Бахытович в шелковом халате и тюрбане. Ни дать, ни взять – восточный владыка. Отхлебывал ароматный чай из фарфоровой чашки и снисходительно взирал на танцевавших перед ним женщин в разноцветных шальвар-камисах. Прямо одалиски из «Тысячи и одной ночи». В роли одалисок выступали жены четырех дежурных комендантов.

Конечно, профессионализма им не хватало, извивались они не вполне натурально и не всегда ритмично вихляли бедрами. Однако владыка, мир, эмир, падишах или паша, называйте его как угодно, наслаждался своим гаремом и едва ли захотел бы променять этих любительниц на опытных танцовщиц. Возможно, его привлекала полнота власти над маленьким коллективом, и пусть формы комендантш не были безупречными, они определенно волновали Бахыта Бахытовича. Его взор туманился, а сальные губы причмокивали.

Офицера безопасности возбуждал не только танец. Приятна была и юмористическая песенка «Если б я был султан» из фильма «Кавказская пленница», которую старательно исполняли дамы. Вполне уместная по содержанию.

Ксан догадался, что все это сценическое действо – репетиция номера художественной самодеятельности к вечеру, посвященному Дню защитника Отечества, который в посольстве собирались отпраздновать в скором времени. Он не нашел ничего лучшего, кроме как прервать творческий процесс и с усмешкой произнести:

– Поднимаете боевой дух? Растете над собой? Патриотично и сексуально! Завидное сочетание.

Вздрогнув от бесцеремонного вмешательства, женщины остановились. Лица их выразили неудовольствие от вторжения человека, настроенного явно недружелюбно. Одна из «одалисок» агрессивно вздернула подбородок и смело двинулась навстречу Ксану.

– Приберегите свои комментарии для более подходящего случая. Мы занимаемся своим делом, чего и вам желаем.

Это была тридцатилетняя Настя Караваева, жена ночного возмутителя спокойствия. Полупрозрачная ткань обтягивала ее полную грудь, которую Настя агрессивно выпячивала, чтобы ловить на себе жадные взгляды мужчин. Ее благоверный не возражал, начальник тоже.