Богдан Сушинский - Черные комиссары

Однако, отказавшись от захвата плацдарма в районе Измаила, румыны усилили артиллерийский обстрел города, порта и места базирования флотилии. Причем обстрел этот методично, лишь с небольшими перерывами «на перекур», велся батареями тяжелых орудий, которые дислоцировались в Килие-Веке, а также с расположенных у Тульчи военных кораблей.

Но больше всего, конечно же, досаждали городу батареи, окопавшиеся на мысе Сату-Ноу, откуда порт можно было обстреливать даже с легких полевых пушчонок, а главное, откуда можно было корректировать артиллерийские налеты. Эти же батареи представляли серьезную опасность и для катеров военной флотилии.

К девятнадцати ноль-ноль, когда орудийные страсти второго дня войны немного поутихли и стало ясно, что попытки форсировать реку в районе города противник уже не предпримет, Гродов был вызван в штаб флотилии.

– Судя по сведениям, которыми мы обладаем на этот час, – сурово произнес контр-адмирал, открывая военный совет, – ситуация в стране сложная. Но уже ни у кого, ни в Севастополе, ни в Москве или в Киеве, не возникает никакого сомнения, что вчерашнее нападение Германии и ее союзников следует воспринимать не как провокацию, пусть даже крупномасштабную, а как начало необъявленной войны. Как начало войны, – постучал он костяшками пальцем по столу.

– Какие уж тут сомнения?! – проворчал кто-то из офицеров, сидевших за спиной Гродова. – Хватит, отсомневались!

– В течение первого дня войны мы отбили все попытки врага создать плацдарм на нашем берегу, сорвали более десяти попыток форсирования Дуная, потопили несколько барж и прочих плавсредств, повредили два румынских бронекатера. Кроме того, огнем зениток, а также атаками истребителей нашей эскадрильи было сбито пять самолетов противника.

Командующий вопросительно взглянул на командира отдельного зенитного дивизиона капитана Шило и тот сразу же добавил:

– Точно, сбили пять. Это подтверждено очевидцами и местами падений некоторых самолетов. Еще как минимум три машины получили повреждения, поскольку теряли высоту и оставляли свои места в звеньях, чтобы поскорее дотянуть до аэродрома.

– Понятно, что мы уничтожили при этом несколько сотен солдат и офицеров, – продолжил Абрамов, – а наши пилоты и зенитчики не позволяли бомбардировщикам прицельно бомбить города и порты на Дунае. Вот уже вторые сутки наша береговая и корабельная артиллерия ведет дуэли с артиллерией врага и наносит удары по вражеским целям.

– Причем какие удары! – не удержался комендант сектора береговой обороны Просянов. – В первый же день мы дали румынам на себе ощутить, что такое война. И намекнули на то, как им придется расплачиваться за дурость своих правителей.

Совет проходил в кают-компании подземного флагманского КП, но даже сюда долетал тяжелый гул вражеских бомбардировщиков, которые, обходя город с юга, а значит, держась подальше от зенитчиков, звено за звеном уходили на восток, в сторону Днестра.

– Потери противника сейчас уточняются, если только их вообще возможно окончательно уточнить, – молвил командующий, переждав прохождение последнего звена. – Понятно, что у нас тоже появились потери, однако мы добились главного: ни один солдат противника на нашем участке границы не закрепился, ни одного корабля, ни одной корабельной команды мы не потеряли. В приказном порядке отмечаю исключительное мужество и стойкость всех подразделений, которые держат оборону по берегу Дуная. Сегодня же будет издан соответствующий письменный приказ, – красноречиво взглянул он на сидевшего рядом с ним за столом начальника штаба флотилии.

И капитан второго ранга Григорьев тут же утвердительно кивнул. По привычке, он натужно выворачивал свою мускулистую шею, чтобы постоянно, пусть даже с неудобного положения – со стороны и снизу вверх – видеть лицо командующего, следить за его выражением и улавливать взгляды, порой неприметные для всех остальных. И, похоже, что ему это удавалось.

– Радиограмма командующего флотом, – вполголоса успел он подсказать Абрамову в те несколько секунд, когда взгляды их встретились.

– Именно о ней и собирался сказать, – слукавил контр-адмирал и принялся нервно перебирать бумаги, которыми была усеяна половина стола. Сразу же бросалось в глаза, что обращаться с ними старый моряк так и не научился. – Впрочем, я и так дословно помню ее текст, – объявил он, отчаявшись найти нужный листочек, который, очевидно, остался в его наземном кабинете.