Сергей Лобанов - Мы будем на этой войне. Не родная кровь

К исправительному учреждению вела единственная, продуваемая всеми ветрами дорога с выщербленным асфальтовым покрытием, а вернее тем, что от него осталось. Сейчас снежный накат скрывал сплошные ямы, а летом дорога превращалась в одни колдобины. В дождь их заполняла грязная вода, коварно пряча неожиданные провалы, грозящие гибелью автомобильной подвеске. Однако по сравнению с другими дорогами, их непролазной весенне-осенней грязью и зимними сугробами, эта была вполне себе проезжей.

Кругом лежал снег с торчащими из него засохшими стеблями сорной травы. Ветер, завывая в высоковольтной линии, мёл белую пыль, местами оголяя промороженную чёрную землю. Слева вдоль дороги, метрах в двухстах от неё, тянулась сплошная стена смешанного леса – береза да тополь.

Пока Елена шла под почти непрерывным ветром, околела совсем, а руки оттянула китайская сумка с продуктами.

Приходилось часто перекладывать сумку из руки в руку, останавливаться, отдыхать, а замерзшие даже в рукавичках пальцы согревать дыханием.

Наконец вдали показались вышки, невысокая кирпичная труба котельной, почерневший от времени и непогод деревянный забор с витками колючей проволоки поверху; корпуса промзоны, административные здания и несколько панельных трёхэтажек жилых корпусов так похожих на обычные городские дома, только без балконов, чужеродные, насыщенные особой, нехорошей аурой.

Уже на подходе стал слышен под порывами промороженного ветра громкий стук проржавевшего листа кровельного железа по крыше двухэтажного неказистого административного корпуса исправительного учреждения.

Здесь всё, даже саму природу и воздух пропитала тяжёлая атмосфера неволи. Входящий сюда непривычный к этому человек почти физически ощущал энергетику несвободы. Она окутывала невидимым саваном и душила медленно, спокойно, неотвратимо. И только успокаивающая мысль, как испуганная птичка билась в надежде: это ненадолго.

Но не для тех, кому пришлось оказаться здесь по приговору суда…

Елена не сразу попала в кабинет к начальнику оперчасти исправительного учреждения – Ширяеву Леониду Викторовичу, низкорослому грузному неопрятному мужчине возрастом за сорок, имевшему одышку, красное в прожилках брыластое лицо и постоянный чесночно-водочный дух.

«Куму» заключённые давно дали погоняло Ширик. Его ненавидели все зеки: они знали, что он всегда договаривается с родственниками, а особенно с симпатичными жёнами сидельцев насчёт получения ими разрешений.

Заключённым свиданки и так положены по закону, но любой знает, что у администрации есть куча способов и причин не дать их зеку.

Цену – либо деньги либо секс «кум» называл в зависимости от ситуации, распознавая посетителей с первого взгляда, намётанного за долгие годы работы опером. Благодаря опыту, он всегда чувствовал, кому предложить второе, кто пожалеет денег и согласится на секс, поэтому отказов почти не знал. Да и во взятках ему почти никогда не отказывали. Давали, сколько могли, так как никто не хотел уезжать без свиданки после долгого и унылого пути в этакую глухомань.

Ширяев честно делился с «хозяином» деньгами. Поэтому тот закрывал глаза на беспредел «кума».

Работал одно время в учреждении прыткий малый. Попытался он пойти против «хозяина» с «кумом», но случилось так, что правдолюбец, сам того не ведая, оказался с «душком» и схлопотал срок за неожиданно найденные у него наркотики. И даже нашёлся свидетель – зек из наркоманов, подтвердивший, что «дурь» предназначалась ему.

После того, как правдолюбца «законопатили» на несколько лет в ментовскую зону, тот зек вдруг стал библиотекарем, что по зоновским меркам считается очень тёплым местечком, а потом трагически погиб. Расследование показало – упал со стремянки, уронив на себя тяжёлый стеллаж с книгами.

Ни до этого, ни после не находилось более желающих перечить начальству и искать правду.

И всё же срывы у Ширика иногда случались: некоторые родственники и жёны жаловались начальнику колонии. Тот обещал примерно наказать мерзавца и даже устраивал ему разнос в кабинете в присутствии жалобщиков. Но по странному совпадению свидания в этом случае никогда не происходили, потому что заключённый как раз в это время находился в ШИЗО – штрафном изоляторе за какое-нибудь нарушение. И тогда жалобщики уезжали ни с чем. У них даже передачи не принимали, всегда находя причину для отказа.

Прежде Елена бывала уже в кабинете у «кума» и всякий раз испытывала непонятно почему появлявшееся чувство брезгливости, но виду, естественно, не подавала.