Валерий Ковалев - Третий Рим

– Зачем вы так, Николай Иванович? – промокнул платком вспотевшую лысину полковник. – Как только получим, выдадим. В крайнем случае, вышлем по почте.

– Крутите наши деньги суки! – заорал кто-то сзади, и в зале начал нарастать шум.

– Отставить базар! – монолитно навис над столом начальник штаба, и шум понемногу стих.

Капитана 1 ранга в соединении уважали, как настоящего профессионала и служаку, но в последнее время он был на ножах с начальством и сильно закладывал за воротник.

– Отставить, – еще раз повторил начштаба. – Деньги для увольняемых в запас мы выбьем, я займусь этим лично. Ну а что с вами так обошлись, простите. Сегодня вы, а завтра мы. Флот и армия как я понимаю, этой стране больше не нужны. На этом пока все. У кого что-то личное, прошу зайти ко мне.

Несколько часов спустя, потные и злые, Туровер с Майским и другие офицеры его лодки, вышли из штаба, к ним присоединилась небольшая группа мичманов, и все направились в

сторону недалеких казарм. Было решено проститься с матросами, которых списав с лодки, перевели на берег.

В казарме царили холод, тишина и общее уныние. Большинство моряков в одежде валялись на койках, некоторые бесцельно болтались по кубрикам, в углу трое лениво метали карты.

– Построить команду! – приказал старпом стоящему у тумбочки дневальному.

– Команда, подъем, в две шеренги становись! – оглушительно заорал тот, и через минуту вдоль коек замер сине-полосатый строй.

Офицеры с мичманами встали напротив, Туровер прошел вдоль него, пристально вглядываясь в молодые лица и неспешно вернулся к центру.

– Ну что ж парни,– обратился он к матросам, – служили вы достойно, не раз бывали в море, а теперь пришло время расстаться. Прошу помнить флот, наш корабль и желаю успехов на гражданке. Спасибо Вам, – и приложил руку к фуражке.

Строй обреченно молчал, лишь кто-то шмыгнул носом.

– Лебедев, ко мне, – сделал командир знак, и из первой шеренги вышел приземистый старшина.

– Вот, подкормишь ребят, – протянул ему Туровер небольшую пачку купюр.

– Да мы… – начал тот.

– Выполнять! – чуть повысил голос капитан 3 ранга. – Второй месяц пшено жуете.

– Слушаюсь, – наклонил голову Лебедев и неохотно принял деньги.

Затем офицеры и мичманы обошли строй и попрощались с каждым за руку, после чего хлопнула тугая дверь, и у многих подозрительно заблестели глаза.

Выйдя из казармы, вся группа направилась к КПП*, и, миновав его, остановилась.

– Слышишь, командир, – обратился к Туроверу старпом, – тут ребята хотят организовать стол, как ты на это смотришь?

– Положительно, – ответил тот и, сняв перчатку, полез рукой за обшлаг шинели.

– Брось, – поморщился старпом. – Ты что, Крез?* Вон матросам сколько отвалил.

– Ладно, Глеб, проехали, – сказал Туровер и, прикрываясь от ветра, закурил.

Вечером в трехкомнатной квартире многодетного механика, семья которого была отправлена на относительно сытый юг, все тесно сидели за двумя сдвинутыми столами, и пили корабельный спирт с водкой.

Общего разговора не получалось, спирт не брал, всем было тоскливо.

– Да что мы, в самом деле, как на поминках? – рассердился старпом, – а ну-ка, док, тащи свой инструмент!

Корабельный врач молча кивнул, исчез на несколько минут и вернулся с гитарой.

– Давай нашу! – присел рядом старпом и в воздухе зазвенели первые аккорды.

Лодка диким давлением сжата,

Дан приказ, дифферент на корму,

Это значит, что скоро ребята,

Перископ наш увидит волну

мягким баритоном начал старпом и вслед за ним песню подхватили сразу несколько голосов.

Хорошо из далекого моря,

Возвращаться к родным берегам,

Даже к нашим неласковым зорям,

К нашим вечным полярных снегам!

наполнила она квартиру и лица присутствующих посветлели.

На пирсе тихо в час ночной,

Тебе известно лишь одной,

Когда усталая подлодка,

Из глубины идет домой,

продолжил соло капитан-лейтенант, и один из мичманов начал хлюпать носом.

– Ты чего, Петрович? – наклонился к нему сидящий рядом старший лейтенант.

– Лодку жалко, – утер тот рукавом глаза. – Очень.

– Так то ж песня, тундра, – ласково приобнял его старлей.

– Сам ты тундра, – обиделся мичман, – я про нашу.

Когда песня затихла, все с минуту сидели молча, затем командир взял в руку наполненный на треть стакан и поднялся.

– За нас! – коротко произнес он, все встали и звякнули еще двадцать.

Потом все сели, закусывая нехитрой снедью, над столами поплыл сигаретный дым, и начались разговоры.