Валерий Ковалев - Третий Рим

Затем вместе с рогатой смертью он заскользил вдоль борта, а когда оказался в кильватерной струе, отпустил руки.

– Ну, ты даешь, каплей, – сказал Львов, когда выскочившая наверх швартовая команда выловила Батракова из воды.

– З-замерз, – просипел тот, и его стали спускать вниз.

С этого момента помощник стал трепетно относиться к соседу и, сменившись с вахты, ночью распил с ним бутылку спирта. В знак дружбы.

А еще рассказал историю, почему не любит НКВД, нелицеприятную.

– Служил я тогда на Балтике,– начал он, – а точнее в Кронштадте, на одной из подводных лодок минером*.

Шла зима 1942 – го и Ленинград был в блокаде. Летняя кампания для наших лодок прошла неудачно. Многие подорвались на минах, пытаясь прорваться из Финского залива в море, а из тех, кому это удалось, с боевого дежурства вернулись единицы. Настроение было хреновое. Залив замерз, немцы постоянно бомбили Питер и Кронштадт, наши береговая и корабельная артиллерия непрерывно отражали их атаки.

А мы «припухали» на берегу. Точнее на лодках. Они вмерзли в лед, который приходилось окалывать, занимались «проворотом» оружия и механизмов и несли якорную вахту.

Электропитания с берега практически не было – только для наиболее важных корабельных систем жизнеобеспечения, так что в отсеках «Щук», «Эсок» и «Малюток» стоял собачий холод. Надевали поверх роб ватные штаны и телогрейки. В них и спали. Утром проснешься – на переборках иней, а волосы, если шапка свалилась, к подушке примерзли. Так и жили. Ждали весны и чистой воды.

Зато кормили хорошо. У меня в торпедном отсеке стояли несколько бочек с селедкой и квашеной капустой. В провизионке хранились картошка, солонина, крупа и черные сухари в крафт-мешках. Практически каждый день в обед выдавали спирт и что-нибудь горячее, чтоб окончательно не померзли. И это при всем том, что Питере свирепствовал голод. Съели всех птиц, кошек и собак. Ходили слухи, что даже людей ели.

Увольнений в город не было. Война, какие уж тут увольнения. Но изредка, небольшими партиями на несколько часов в Ленинград отпускали офицеров, старшин и матросов, у которых там были родители или жены с детьми. Таких в бригаде было немало.

Естественно, что ко времени «отпуска» ребята старались подкопить каких-нибудь харчей, чтоб подкормить своих близких. А было с этим делом строго. Сам свою флотскую пайку ешь, тебе ее нарком Обороны положил, а отщипнуть от нее для других не смей – вплоть до трибунала. На этот счет политработники с нами даже специальные беседы проводили.

Но жизнь, есть жизнь. Продукты ребята все равно потихоньку копили, «шхерили»* и, когда случалась оказия, передавали в Питер родным.

Был у меня в команде торпедист старшина 2 статьи Саня Александров. Коренной ленинградец. Служил по третьему году, и имел в Питере мать – учительницу и сестер – двойняшек. Отец их погиб в Бресте в первые дни войны. Семья бедствовала и при любом случае, Саня всякими правдами и неправдами старался навестить родных. И, естественно, подкинуть им что-либо из харчей. А что может быть у старшины – срочника?

Только свой паек* – ну, там, сахар, сухари, табак. Вот это он и переправлял в Ленинград. И мы понемногу помогали, чем могли. Я, к примеру, не курил и отдавал Сашке свой табак. Сменять на барахолке – тот же хлеб.

Однажды наш помощник, прихватив с собой боцмана и Александрова, отправился в Питер, по служебной надобности. Ну и Санька свой «сидор» набил сэкономленными сухарями, табаком и сахаром.

Сухари эти были особенные. Из ржаной муки, размером с добрую ладонь, темно-коричневого цвета и каменной твердости. Разгрызть их было невозможно. В обед мы разбивали их

молотком, сыпали в суп и тогда только ели. Зато качество у них было отменное. Душистые и очень вкусные.

Вечером из города вернулись только помощник с мичманом и доложили командиру, что Александрова забрал патруль. Причем не наш, флотский, а комендантский, с петлицами НКВД.

Оказывается, по дороге Сашка отпросился забежать на минутку к матери, которая жила в доме на площади Труда и прямо на площади его «замели». Никакие доводы о том, что команда находится в служебной командировке и предъявление помощником соответствующего предписания, не помогли. А когда рьяные патрульные обнаружили в мешке старшины продукты, его сразу же взяли под стражу и увели.

Командир обозвал помощника мудаком и, прихватив с собою замполита, отправился в штаб бригады. Оттуда вернулся обозленный и посадил того на «губу».