Андрей Воронин: Никто, кроме тебя

– Герои в бинтах, – сыронизировал Ворона над собой и Рублевым. – Жалко нет фоторепортеров.

Комбат приобнял их с Аллой, и все трое одновременно стукнулись лбами. Пора возвращать в Отечество этих заблудших детей России.

…Бурмистров очнулся от собственного запаха. Он валялся беспомощный среди этих людей, с завязанными за спиной руками. Все достигнутое за последние годы оказалось самообманом. Он так же слаб и ничтожен, как всегда. Даже сейчас, когда преодолел страх. Слаб, потому что он ни за кого – ни за своих, ни за врагов. Одних ненавидит, других презирает. И эта слабость столь же невыносима, как запах собственного тела.

Сдвинуться незаметно: на сантиметр, потом еще на один. Надо покончить с этим замкнутым кругом. По крайней мере сам с собой он еще в силах расправиться. Жаль только не увидит потом фотоснимка – не увидит, что с ним случится после падения с такой высоты. Это было бы самым большим наслаждением…

Внутрь ворвался ветер, Комбат метнулся, пытаясь уцепить пленника за ноги. Но воздушный поток оказался сильнее, мощнее. Бурмистрова вытянуло в мгновение ока, и он полетел вниз – без крика, с широко раскрытыми глазами.