Девушка старательно смывала косметику, затем достала деревянный гребень и аккуратно зачесала волосы за уши. Теперь она выглядела вполне скромно, если, конечно, не принимать во внимание короткую юбку и полупрозрачную блузку. Но тут уж ничего не поделаешь, запасной одежды она с собой не прихватила.
– Как я смотрюсь? Понравлюсь вашей маме?
– Ей мало кто нравится. Но если уж кто не понравился, то держись!
Девушка засмеялась.
– Она, наверное, уже спать легла. А утром я рано поднимусь – ив дорогу. Она меня не увидит.
– Не дождавшись нас, она спать не ложится, – в голосе Ильи было столько убежденности, что у Риты даже мурашки побежали по спине.
Ей сразу же представилась мать немногословных братьев, суровая, как дождливый октябрьский вечер, с седыми, как серые гранитные скалы, волосами и со взглядом, твердым, как оплавленное стекло.
Машина повернула на узкую дорогу.
– Тут близко? – спросила Рита, и у нее немного похолодела спина, задрожали худые ноги. Чтобы хоть как-, то унять дрожь, Рита сунула ладони между колен.
– При матери так не делай, – строго и назидательно сказал Илья.
– Я волнуюсь, – произнесла девушка.
– А чего волноваться? Веди себя пристойно, и ничего с тобой не случится. Накормим, напоим, можешь даже душ принять…
– Спасибо вам, – произнесла девушка. Но колени дрожали так сильно, что пришлось сжать ноги с боков. Дрожь не унималась.
– Да что ты? – взглянув на насмерть перепуганную девушку, сказал Илья. – Кавказцев не боялась, а тут – на тебе, разволновалась, как школьница перед медосмотром! – мужчины рассмеялись. Но хохот был не пошлым, а веселым.
И это девушку успокоило.
– Я почти и есть школьница.
– Сколько классов закончила?
– В аттестате написано – одиннадцать.
– Тройки были?
– Двоек – нет, а тройки были.
– Четверки? – спросил Григорий.
– Тоже попадались.
– Наверное, по физкультуре?
– Ага, по физкультуре.
– Наверное, с физкультурником трахалась? – Илья пошло хихикнул.
А Рита не призналась, что трахалась не только с физкультурником, но и со всеми желающими, начиная с восьмиклассников и кончая завучем.
Микроавтобус совершил еще один поворот, и свет фар выхватил высокий забор. Возле него, на лавочке, Рита увидела женщину, похожую на восковую фигуру. Лицо, руки, ноги оставались неподвижными, лишь ветер немного шевелил фартук и несколько седых волосков, которые выбились из аккуратно заплетенной косы.
– Мама, – растроганно и нежно проговорил Илья.
– Да, это наша мама, – вторил ему Григорий, словно соревновался с братом, кто же из них больше любит маму, кто больше нежности вложит в эти четыре буквы.
Появление машины совершило чудо: старшая Вырезубова ожила, она моргнула и спешно поднялась. Приложила руки к голове, убирая со лба несколько седых волосков.
– Где вас носило? – строго спросила она. – Я уже десять минут вас жду! Вся извелась!
– Мама, извините, так уж получилось…
– Да вы не одни? – женщина возвысила голос, строго глядя на Риту, которая, как могла, обтягивала короткую юбчонку, но та все равно оставалась слишком короткой для того, чтобы оставить равнодушной седовласую женщину.
– Мама, мы вам сейчас все расскажем.
– Это из-за нее вы опоздали?
«Ой, невзлюбит! – подумала Рита. – Уже невзлюбила. Ведьма настоящая! Теперь понятно, почему они о ней даже в ее отсутствие слова плохого не скажут, как о деве Марии говорят.»
– Ее кавказцы изнасиловать хотели, мы их, конечно, проучили.
– Кавказцы? – переспросила женщина, и на ее губах появилась презрительная улыбка. – Вы, мои сыночки, им хорошо врезали?
– Ой, мама, хорошо! Мы и стекло им в машине разбили, она может подтвердить.
– Это правда? – голос женщины дрогнул, в нем появилась неожиданная мягкость.
– Они меня спасли. Если бы не ваши сыновья, мне бы – крышка.
– Мы же не могли бросить ее на дороге?
– Не люблю кавказцев, проституток и наркоманов. Девушке показалось, что она слышит скрежет зубов, хотя тонкие губы Вырезубовой оставались абсолютно неподвижные.
– Ну что ж, раз ты оказалась у нас, то будешь гостьей. Мальчики, пускай она помоется. Только не в доме, а в душе возле оранжереи.
– Идем покажу, – Илья подвел Риту Кижеватову к дощатой кабинке, над которой возвышалась двухсотлитровая, выкрашенная черной краской бочка. – Разберешься.
– Но здесь темно.
– Сейчас включу, – раздался щелчок, и на деревянном столбе вспыхнул яркий прожектор. Он был направлен точно на оранжерею. За стеклом тут же засияли тысячи алых, розовых, пунцовых, бордовых и даже, как показалось девушке, черных роз.
Читать дальше