Андрей Воронин - Смерть знает, где тебя искать

Судя по рассказам ветерана, в окружение его рота попадала два раза в день почитай круглый год. А если перечислить друзей, которых он поминал, как пономарь, читающий заупокойные записки, набиралась не рота, а целый полк. Он перечислял тех, с кем учился в школе, даже не смущаясь тем, что выкрикивает женские фамилии. А затем в ход шел список однокурсников профтехучилища, которое он не успел закончить и из которого за неуспеваемость и прогулы был позорно изгнан.

После второго списка шли фамилии сокамерников и тюремных надзирателей и лишь после них тех солдат, с кем на самом деле довелось служить на афганском аэродроме, на котором моджахедов никто не видел от начала войны до самого ее конца. Руку же и ногу “афганец” потерял по собственной дурости, пьяным раскручивая боевую гранату.

Морозов же в присмотре не нуждался. Лишнего не пил, он ловил кайф от общения с людьми, упиваясь тем, что может раскрутить их на деньги и сочувствие. Второе Морозов ценил больше.

– Варвара, теперь ты будешь только мешать. Белкина обиделась и надула губы.

– До этого я тебе не мешала, почему же вдруг стала обузой?

– Варвара, скажи честно, ты драться умеешь? Ты сможешь заломить руку одному из галичан, если они бросятся на нас с ножами?

Белкиной хотелось сказать “да”, но это прозвучало бы смешно.

– Они не станут бросаться на женщину. Дорогин хихикнул.

– Конечно, рыцари плаща и кинжала, робины гуды долбаные! Им тебя прирезать ничего не стоит!

– По-моему, ты прав, – пришлось согласиться Белкиной.

– Так что я тебя сейчас завезу домой, и занимайся своими делами.

– Конечно, женщине ты предлагаешь заниматься только кухней, церковью и детьми. “Киндер, кирхе, кюхе”, – как говаривал, не помню уже кто, Бисмарк или Геринг.., один черт.

– Не знаю, как насчет кухни в комплексном понятии, а кофе ты варить умеешь. Но в церковь ты уж точно не пойдешь, если тебе не дадут в редакции задание. И детей у тебя, насколько я знаю, нет.

– В церковь не хожу, это верно. Исповедуюсь в своих грехах сугубо публично, через газету. Черт с тобой, Сергей, отдохну сегодня вечером. Поехали хоть кофе попьем. Как я понимаю, до вечера у тебя время есть?

– Мне этот “афганец” чем-то симпатичен, – сказал Дорогин, выезжая на улицу.

– Мне тоже. Артист, ему бы в кино сниматься.

– Нет, перед камерой он так не сможет. У него от сердца идет, от души, не лицедействует, а живет. Он себя всего выплескивает в криках, в песнях. Я так не умею. Я немногословен, ибо человек действия.

– Самородок, – отозвалась Белкина.

– Ты, Варвара, мне его чем-то напоминаешь. Любишь на людей страх нагонять и слезу из них вышибаешь на ровном месте. За это и ты, и он деньги получаете.

– Каждый живет, как может. Главное, не воровать, – усмехнулась Белкина, закуривая очередную сигарету.

– Это уж точно, кто на что учился, – сказал Сергей.

– А ты на кого учился?

– Тому, что я умею, нигде не учат.

– Не хотелось бы мне тебя одного отпускать.

– Ты-то мне чем поможешь?

– Может, с милицией связаться? У меня знакомых пруд пруди, они с удовольствием помогут.

– Видел я уже твою милицию в переходе, двух дуболомов-взяточников.

– Кстати, если хочешь, я позвоню, и их возьмут за задницу.

– Зачем? Эти двое – прикормленные, придут другие, зверствовать начнут, ставки увеличат.

– Ты прав, – вздохнула Белкина, – звонком жизнь не изменишь, по знакомству порядок не наведешь. Порядок или есть в стране, или его нет.

Кофе они попили в маленьком барчике. Белкиной не хотелось дома разводить грязную посуду.

– Я уж сама дойду, – Белкина с ходу отклонила предложение Дорогина отвезти ее домой. – В машине неинтересно кататься, скоро пешком ходить отучусь. Да и забуду, как город с тротуара выглядит.

Дорогин некоторое время ехал рядом, пока наконец Варвара не махнула ему рукой.

– Выбери кого-нибудь помоложе и попокладистей, – крикнула журналистка, – а то мне всех мужиков распугаешь.

Сергей махнул на прощание ей ладонью и подумал, что у него еще есть время прокатиться там, где мог побираться Абеба. Первое – конечно Тверская, где у памятника Пушкину мог и лицедействовать эфиоп, собирая дань с любителей классической русской поэзии. Также Абеба мог оказаться на любом из московских вокзалов или у Большого театра.

Но у памятника Пушкину тусовалась лишь стая гомиков, к которым Дорогин относился прохладно, не то чтобы ненавидел, но старался держаться подальше, словно о них можно испачкаться. Даже подходить и расспрашивать, не видели ли те эфиопа, изображающего из себя Пушкина, не хотелось. Муму несколько раз прошелся вдоль скамеек, разглядывая людей.