Андрей Воронин - Смерть знает, где тебя искать

– Ну, ты скажешь, сучка!

– Нет, нет…

– Это значит, да, да! Вставай! Катя поднялась.

– Я для начала тебя раздену, посмотрю на тебя, а потом ты начнешь сосать. И будешь сосать столько…

– Сколько? – выкрикнула Катя.

– Не знаю.., пока я три раза не кончу. Идет? Катя поняла, сопротивляться бесполезно, ведь одно ее неверное движение, и этот псих может размозжить ей голову. Она видела руки, сильные, волосатые, видела глаза, в которых не было ни нежности, ни жалости, но в которых не было и вожделения. Это был взгляд рыбы, холодной и спокойной, в нем не присутствовало никаких мыслей, ни низменных, ни возвышенных. Григорий был орудием, он выполнял приказ, исходивший от седовласой высокой женщины с тонким, почти беззубым ртом.

– Открывай рот.

Катя затрясла головой. Григорий наотмашь ударил, резко и молниеносно. Катя дернулась, из рассеченной губы потекла кровь, горячая и яркая. Это возбудило мужчину, в его глазах появилось желание, хотя член все еще продолжал висеть.

– Рот открывай! – рявкнул Григорий, занося для удара левую руку, а правой приподнимая член.

Затем он вдруг отступил на несколько шагов, посмотрел на Катю, которая вся сжалась, и бросился на нее, как ротвейлер на кусок сырого мяса. Он сдирая с нее одежду, и через минуту Катя осталась абсолютно голая. Ее крики и вопли неслись по подземелью, дробились о стены на отдельные звуки. Но звуки сливались в страшный вой, к которому примешивался жуткий хохот Вырезубова. То ли безудержный плач, крик, то ли обнаженное тело возбудили Григория, и он приступил к своему гнусному делу.

Он насиловал Катю долго, при этом гнусно истязал, бил, царапал, кусал. Он стонал и ревел.

Наконец поднялся, вытер вспотевшее лицо, осмотрел оцарапанные руки.

– Ну ты и стерва! Сейчас тобой займется…

– Не надо! Не хочу! Хватит!

– Это ты решила, что хватит? Ты здесь ничего не решаешь, здесь решаем мы с братом. Так что лежи, приходи в себя, – Григорий взял черный шланг и принялся обмывать холодной водой обнаженную, истерзанную девушку.

Он направлял упругую ледяную струю то в лицо, то в живот, то в пах и при этом смеялся. Катя закрывалась, сжималась в комок, но спрятаться от холодной воды не было никакой возможности. Она сидела на цементном полу в луже и мелко-мелко дрожала.

Наконец Григорий аккуратно свернул шланг и направился к двери. Он держал в руках мокрые трусы, улыбка не сходила с губ.

Через десять минут появился Илья. И все повторилось в таких же жутких и извращенных формах. Катя вконец обессилела. Братья бросили ее прямо на полу, даже не связывая.

– Никуда не денется, – сказал Илья, через плечо бросая взгляд на истерзанную, изнасилованную девушку.

Катя уже не могла и плакать. Она лежала в луже, обессиленная.

Братья отправились наверх, в дом, и принялись жрать, переглядываясь и пересказывая друг другу свои бесчинства. Они смаковали подробности, хихикали. Затем, наевшись и отдохнув, вновь бросили пальцы, кому спускаться первым в подвал.

И на этот раз выпало, что первым пойдет Григорий. Он вернулся на удивление быстро. В подвал двинулся Илья. За ночь они спускались к пленнице дважды.

Мать хорошо слышала и прекрасно знала, чем занимаются ее любимые сыночки, но ничего не предпринимала. Она, как всякая мать, жалела своих детей и желала им добра.

«Пусть потешатся, пусть, – думала женщина, время от времени открывая глаза и приподнимая голову от подушки. – Это ничего, ничего, мужчины без этого не могут. А ей, сучке, поделом! Экая мерзавка!»

Двое суток, сорок восемь часов, в холодном подвале, поливая ледяной водой, били, мучили, истязали, насиловали Королеву братья Вырезубовы. Возможно, это все продолжалось бы еще несколько дней, но Наталья Евдокимовна ночью, войдя в спальню и посмотрев на своих уставших, разметавшихся на постелях сыновей, решила: “С этим пора кончать. Эта сучка все силы из мальчиков вытянет. И так два дня уже ничего по дому не делают, цветы не подрезают, поливают лишь бы как. Да и мальчики исхудали, стали бледные, и в глазах что у Ильи, что у Гриши появился нехороший блеск”.

Пока ее сыновья спали, Наталья Евдокимовна в длинной, до пят, ночной рубашке направилась в оранжерею. Она легко сдвинула два здоровенных поддона с черной землей, подняла крышку люка, зажгла свет и неторопливо, величаво спустилась в подземелье.

Катя сидела, зажав в руках кусок черного хлеба, размокшего и грязного. Наталья Евдокимовна держала руки за спиной. Она посмотрела на девушку строго – так, как участковый смотрит на бомжа, которого застал на лестничной площадке под радиатором.