Андрей Воронин - Слепой. Один на один

– Хорошо, так, а Колина кто тогда ухлопал, скажи на милость? Второго бандита?

– Все очень просто, – в голосе следователя чувствовалось легкое волнение. – Лейтенант еще жив был. Он приподнялся и выстрелил из автомата. Мы экспертизу проводили, так, по ее данным, все сходится. В Колина стреляли с очень странной позиции. Снизу вверх, высота над землей сантиметров двадцать. Короче, этот Колин убегать стал, а тут лейтер из последних сил…

– Молодец, – произнес полковник. – За такое надо представить к награждению. Эх, жалко, что посмертно.

Версию о том, что в этом деле участвовал кто-то еще – живой и пока неизвестный, – сначала рассматривали всерьез. Но поскольку она не находила подтверждений (к примеру, в квартире не было обнаружено никаких лишних следов), вскоре о ней забыли.

Это устраивало всех. Искать кого-то милиции совсем не хотелось. Поэтому дело, казавшееся всем ясным и прозрачным, как стакан водки, было закрыто и сдано в архив. Не сразу, конечно, а после того, как полежало с месяц без движения на столе у следователя.

…На следующее утро после происшествия о нем сообщили все телеканалы – как-никак, за одну ночь семь трупов! Но поскольку в тот же день случилось немало прочих событий – от очередной женитьбы Бельмондо до очередной же авиакатастрофы в России, – в вечерние выпуски новость уже не попала.

В «Московском комсомольце» появилась статья, где говорилось о том, что убитый академик коллекционировал живопись. Ему будто бы даже принадлежали оригинальные работы Шагала, доставшиеся по наследству от отца, который знал легендарного художника еще в витебский период его жизни. Но комментарий полковника Цыбина был безапелляционен: все похищенное удалось обнаружить, но ничего похожего на картины Шагала там не было.

Пару дней кряду о страшной бойне судачил чуть ли не весь Питер. К тому же Вессель был человеком известным – пусть себе и в узком научном кругу. Но прошло совсем мало времени, прежде чем страсти окончательно улеглись. Ведь жизнь большого города динамична, и она всегда перенасыщена событиями.

Одно время в этом уютном особняке позапрошлого века в центре Москвы размещался экспериментальный театр. Он занимал весь его третий этаж: зальчик без сцены мест на семьдесят, холл, гримерки… Там ставили оригинальные интерпретации Кокто, Беккета и Стоппарда. А новая версия «Трех сестер», где отношения между этими родственницами образовывали любовный треугольник, даже вызвала скандал.

Театр очень ценила московская богема, но вот со спонсорами у него как-то не ладилось, и это крайне негативно отражалось на банковском счете. Закончилось тем, что аренда была не уплачена, и когда задолженность достигла приличной суммы, хозяин здания посоветовал актерам упаковать вещички. Что им и пришлось сделать, несмотря на вялый протест общественности.

Вскоре в здании заработала дрель – там делали обычный евроремонт с элементами псевдовосточного кича. Через месяц после изгнания театра на третий этаж вселился массажный салон. Но, увы, ненадолго. Прошло всего пару недель, прежде чем его директор пошел под суд по статье, карающей за организацию наркопритонов.

Несмотря на то что директор очень рассчитывал на свои связи, вместо условного срока ему влепили пять лет строгого режима.

На третьем этаже снова стали делать ремонт. На стенах появились изображения мужественных культуристов, а грузчики целый день затаскивали по лестнице пятидесятикилограммовые блины для штанги и прочую мелочь.

Но и тренажерный зал там просуществовал относительно недолго. Дело в том, что жильцам второго этажа очень не нравилось, когда им чуть ли не на голову падала огромная гантель. У некоторых даже осыпалась штукатурка.

Поскольку многие из жильцов были людьми влиятельными, очень скоро грузчикам пришлось тащить те же самые блины в обратном направлении.

После этого третий этаж долго простоял пустым – к большой радости жильцов. А когда оттуда съехал и следующий его арендатор – редакция глянцевого журнала для мужчин, не выдержавшего конкуренции и напрочь разорившегося, – все стали поговаривать о том, что место это какое-то проклятое.

Желающих его снять не было месяца два, несмотря даже на то, что хозяева снизили арендную плату и повесили через весь этаж огромную растяжку, оповещающую о том, что он сдается.

Потом наступило лето – пора отпусков. Когда оно закончилось, появились рабочие и сняли растяжку. Вскоре вместо нее появилась не меньшего размера вывеска: «Золотой Лев. Аукционный дом».