Андрей Воронин - Слепой. Обратной дороги нет

Генерал Потапчук негромко кашлянул в кулак, и Слепой замолчал, как будто его выключили. Некоторое время Федор Филиппович хранил молчание, давая Глебу почувствовать всю неуместность его выступления. Судя по тому, как нахмурилась во время этой паузы Ирина Константиновна, она решила, что генеральское неодобрение распространяется заодно и на нее. Впрочем, это было недалеко от истины: Федор Филиппович не привык к тому, чтобы его перебивали, когда он говорит о деле. Насколько все-таки проще разговаривать с кадровыми офицерами! Не то, что с этой парочкой вольноопределяющихся меломанов, которые так и норовят превратить рабочее совещание в клоунаду…

Увы, ситуация на деле была много сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Бесспорно, те самые кадровые офицеры, о которых только что подумал Федор Филиппович, справились бы с задачей, и, надо полагать, неплохо. Но – только очень нескоро и ценой больших усилий. А действовать нужно было быстро, точно и эффективно – то есть именно так, как действовал агент по кличке Слепой. Что до второго «вольноопределяющегося меломана», Ирины Андроновой, то ей в плане генерала Потапчука была отведена особая роль, доверить которую человеку в погонах Федор Филиппович просто не мог.

– Вы правы, Ирина Константиновна, – подождав, пока уляжется чисто стариковское раздражение, вызванное мелким нарушением субординации, снова заговорил генерал, – ваше участие в подготовке экспозиции – моя идея. Это я попросил руководство галереи привлечь вас к работе по реализации данного проекта. Надеюсь, вы понимаете, что у меня на это имелись веские причины. Надеюсь, вы также понимаете, что, коль скоро руководство Третьяковской галереи удовлетворило мою просьбу, упомянутые причины являются вескими не только с моей точки зрения.

Он сделал паузу, но новых реплик не последовало. Ирина молча смотрела в стеклянную крышку стола-аквариума, под которой журчала вода и вяло помахивали плавниками яркие тропические рыбы, и лицо ее выражало, как показалось Федору Филипповичу, напряженное внимание и полную сосредоточенность. Иначе и быть не могло. Ирина Константиновна – женщина умная, и сотрудничать с генералом Потапчуком ей не впервой. Она уже не раз имела возможность убедиться, что Федор Филиппович и Глеб не беспокоят ее по пустякам; к тому же ее участие в операции было одобрено руководством Третьяковки, а это наверняка о многом говорило ей, профессиональному искусствоведу. Уважающего себя музейного работника больше всего на свете волнует сохранность вверенных ему сокровищ мировой культуры, а на сиюминутные проблемы и нужды всяких там спецслужб ему, жрецу искусства, плевать с высокой башни. С Пизанской, например. Так что если уж дирекция Третьяковки – не чиновники из министерства культуры, а те, кто непосредственно отвечает за сохранность музейного фонда! – допустила сотрудников ФСБ до участия в этом деле, то, вероятно, просто не было иного пути обеспечить безопасность экспонатов предстоящей выставки. А раз дирекция музея считает, что эти самые экспонаты под угрозой, то искусствоведу Ирине Андроновой, хорошо знающей, делами какого масштаба занимаются генерал Потапчук и Глеб Сиверов, сам бог велел насторожиться и встревожиться…

«Бедняга, – с искренним сочувствием подумал Федор Филиппович. – Ты еще не так встревожишься, когда узнаешь, в чем дело».

Он посмотрел на Сиверова. Глеб Глеб – сидел в кресле, сложив руки на груди и забросив ногу на ногу, и с абсолютно непроницаемым лицом ждал продолжения. Впрочем, с таким же успехом он мог просто дремать – темные стекла очков, как всегда, скрывали глаза, превращая лицо в лишенную какого бы то ни было выражения маску. О Слепом можно было не беспокоиться: он явился, чтобы получить очередное задание, и теперь просто ждал, когда оно будет сформулировано.

Федор Филиппович в раздумье покусал нижнюю губу. С формулировкой задания у него были некоторые проблемы, что, если припомнить, случалось далеко не впервые. «Сказать или не сказать? – снова подумал генерал. – Предупредить или не стоит? Да пропади оно все пропадом! О чем тут думать? Ясно, что картины надо сохранить. Но для этого вовсе не обязательно разбрасываться такими людьми, как Глеб. Скажу. Но не сейчас, а позже, без Ирины».

Приняв решение, он почувствовал некоторое облегчение. Мысль о том, что от Глеба придется что-то скрыть, была ему неприятна.

– Как вам, наверное, известно, – снова заговорил он, – выставка произведений русских живописцев итальянской школы должна была открыться в Риме еще в начале февраля.