Богдан Сушинский - Ветер богов

– И вот вы опять на Корсике, господин гаупт… простите, штурмбаннфюрер, – оскалил Умбарт ряд широких, корявых, словно щиты крестоносцев после сражения, зубов. – Как это следует понимать? – вышел он из машины, чтобы лично открыть дверцу перед высоким гостем из Берлина.

– Пусть все решат, что по ту сторону пролива Бонифачо опять появился призрак дуче.

Они рассмеялись и похлопали друг друга по плечу, как давнишние друзья. Фройнштаг это удивило. До сих пор ей не приходилось видеть, чтобы кому-то взбрело в голову похлопать по плечу Скорцени. Была убеждена, что столь близких друзей у него попросту не существует. А по-настоящему близкие настолько хорошо знают характер обер-диверсанта, что не решаются фамильярничать.

– Муссолини – моя душевная рана, штурмбаннфюрер, – продолжал Умбарт в том же панибратском духе, считая, что равное звание позволяет ему и такую вольность.

– Забыл представиться, мадемуазель. Умбарт, – итало-австриец галантно склонил голову и предложил Фройнштаг место на заднем сиденье, рядом с Родлем. – Я имею право флиртовать с синьорой? – сразу же обратился он к Скорцени.

– Присмотревшись повнимательнее, вы обнаружите, что пытаетесь флиртовать не с синьорой, а с суровой фрау, давно известной в миру как офицер СС, – полусерьезно-полуиронично подсказал ему Скорцени.

«Это ж надо, чтобы у начальника отдела диверсий Главного управления имперской безопасности и задрипанного командира батальона корсиканцев был один чин! – по-своему отреагировала на интрижку новоявленного бонапартиста Лилия Фройнштаг. – Интересно, на каком словесном взлете Скорцени подсечет ему крылья? Причем сделает это так, что падение покажется корсиканцу вознесением души».

Это была тайная месть заносчивому корсиканцу, который не понравился ей с первого взгляда, первого произнесенного слова. И дело вовсе не в его внешности – морда у Умбарта, конечно, лошадиная, однако ничем не хуже тех, которые приходилось постоянно терпеть в своем окружении, пребывая в рядах доблестных СС.

Так уж случилось, что Лилия постепенно начинала ревновать Скорцени не только к женщинам, но и к каждому, кто попытается хоть чуточку приблизиться к «первому диверсанту рейха», добиться его расположения. Фройнштаг вполне осознавала, что в этой ее ревности проявляется нечто маниакальное, однако ничего поделать с собой не могла.

– Муссолини – мое поражение, господин Скорцени, – назойливо повторил Умбарт, включая зажигание и берясь за руль. – Я прочел почти все, что было написано о вашей операции на вершине Абруццо. Точнее, все, что смог раздобыть на наших корсиканских задворках.

– Начнете признаваться в искренней зависти, – прогромыхал таким знакомым Умбарту голосом «самый страшный человек Европы».

– …И восхищении, штурмбаннфюрер, и восхищении. Одно непонятно: почему вы не согласились взять меня в свою команду, – задержал он на Скорцени свой взгляд дольше, чем того требовала ситуация.

– Бросьте, Умбарт, – сморщил свой угрюмый шрам Скорцени.

Фройнштаг все еще не понимала, почему Отто терпит его. Что их связывает, какие такие воспоминания? Скорцени оставался для нее единственным человеком, о котором она желала знать решительно все. В том, что относилось к штурмбаннфюреру, мелочей для нее не существовало.

– И все же? – продолжал упорствовать командир батальона корсиканцев.

– Если бы дошло до штурма виллы «Вебер», о вас вспомнили бы.

В этот раз Фройнштаг даже не пыталась утаить свою мстительную улыбку. «О вас вспомнили бы…» Дождался! Формула, достойная «первого диверсанта»! Лилия вдруг почувствовала гордость за Скорцени.

«Влюбленная дура, – сказала она себе по этому поводу. – Что ты вмешиваешься в отношения между мужчинами? – Но тут же оправдала себя: – Это отношения Скорцени. Вот в чем дело».

– Обо мне всегда вспоминают в последнюю очередь, – грустно улыбнулся Умбарт. – Корсиканцы меня не любят, потому что я австриец. Австрийцы – потому что таковым меня не считают. Что же касается французов, то они давно забыли, что императора Наполеона им подарила Корсика, а не их благословенная Овернь [37], с каким бы почтением к этой горной цитадели французского духа они ни относились. Я твердо рассчитывал, что вы включите меня в свою группу. Операция по освобождению Муссолини была последним шансом в этой войне, который я безнадежно потерял.

– Что совершенно очевидно, – не удержалась Фройнштаг. – Кстати, не могли бы вы сообщить, куда мы направляемся, господа штурмбаннфюреры?