Иван Вологдин - Ведун поневоле

– Ох, Торопка! Скороспел ты, горяч! Видит Бог, сила тела твоего, разума и души не ведает границ, энергия плещется через край! Не советуют дитя малое али юношу ретивого учить, с духовными сферами работать. То удел состоявшегося мужа и воина! Но тебе сделаю исключение, наблюдая духовное страдание, для твоего возраста несвойственное. Уповаю лишь на внутреннюю крепость твою, ибо увиденное, изученное ни одного достойного мужчину увело в царства мрака и безумия.

– А Варвару можно с собой на уроки брать?

– Варвару Ярославну то? – Ульв лукаво улыбнулся, сверкнув глазами, – ко мне нет. А сам… коли время есть учи тому, чему учу я. От этого ты лучше будешь информацию усваивать, чтоб своей ученице не исказить.

На том и порешили.

Ни смотря на опасения, Ульв не привык отступаться от принятых решений, а посему он вновь взял в руки бразды моего обучения, да будет благословенно небо, пославшее мне столь сведущего отца!

Чем больше я познавал, тем дальше видел день ото дня. Знания и особые упражнения на сосредоточение раскрывают невиданные, причудливые дали. Перед взором по-другому виделись хорошо знакомые места вокруг деревни, как оказалось наполненные причудливыми существами, невидимыми при обычном взгляде.

Чувствуя силу отца, а потом и мою силу лохматые лешие, угодливо показывали нам дорогу в долгих, уединенных прогулках. Кикиморы выли в болотах, страшась, легкой поступи молодого ведуна. Русалки заливисто смеялись, чаруя своей отополовиненной красотой.

Следует сказать для людей непосвященных, что в основе любой нечисти лежит погубленная, человеческая жизнь. Душа, задерживаясь в тканях нашего мира, порою приобретает страшные, уродливые формы, искажая даже прижизненное мышление ушедшего.

Всего этого не видел обычный люд, но видел я. И постепенно, преодолевая страх ради меня, стала видеть Варвара. И это было прекрасно! Вопреки опасениям отца новый мир затянул нас с головой, по-новому освещая каждый проживаемый день.

Ох и доставалось Ждану в эти дни! Я думал, парень поседеет раньше времени, когда мы с Варварой на пару могли красочно описывать ему очередную невидимую тварь, тенью возникшую на дороге.

Что чувствовал молодой воин в этот момент, не сведущий в магии? Что видел? По свидетельству немногословного друга лишь смутное мельтешение в листве или на обочине или дуновение холодного ветерка в жаркий, летний день – все, что было доступно восприятию простолюдина.

По своему обыкновению, большинство потусторонних существ не были враждебными. С любой тварью, при желании, можно было найти общий язык или, в крайнем случае, припугнуть. Однако случались и самые настоящие драки. Отлично помню, как отец при мне усмирил особо ретивого лесного духа, вынуждая его пропустить нас в его привычные места обитания.

Помню, как воздух поляны задрожал, выдавая присутствие потустороннего, сильного существа. Весенний ветер поднял прошлогоднюю листву, легким, неопадающим вихрем вылетев на середину открытого пространства.

Невнятный, нечленораздельный шепот коснулся натренированного слуха, выдавая враждебные намерения местного лешего.

– Злобный, черт! – хохотнул в густую бороду отец, доставая из-за пазухи мешочек, наполненный сушеными семенами полыни, перемешанными с ядреным, тертым чесноком.

Наотмашь раскидав остро пахнущую смесь на пути вихря, Ульв окончательно материализовал дух, чтобы говорить с ним на равных.

Как я уже говорил, простому мирянину видно бы было лишь чудное кружение мертвой листвы, но нам, нам ведунам, открылось безобразное тело стухшего мертвеца.

Головы не было. Видимо человек, потеряв оную в драке, был так расстроен своей преждевременной кончиной, что предпочел остаться в тканях нашего мироздания даже в столь уродливой, гадской форме. Вместо головы, призрак заимел на ее месте странной формы, шелестящий куст черных, голых ветвей шиповника, произрастающих из основания шеи – слабая замена самому важному органу человека! От сего дух был немногословен и имел в арсенале возможностей общения только невнятное бульканье, исходящее из сизого отверстия рассеченного горла.

Не теряя времени, отец, который видел чудного немало, прошептал в кулак потаенные слова и как боец, заряженным кулаком, с силой приложился в район груди приведения, отправляя удар свозь тонкую грань разделяющую Бытие и Небытие, вынуждая страшное видение, со стоном, раствориться в воздухе солнечной поляны.

Лес дрогнул, порождая сдавленный, отчаянный вой из своей глубины. Отрубленная голова, где то за березовой рощей, закопанная в землю, продолжала жить своей жизнью, руководя действиями тела.