Владимир Велесов - Начало Новой Мировой

– Отделение, к машине!

Голос принадлежал Стасу. Тому самому сержанту, с чьей помощью он попал под этот обстрел. Часть Димы винила в пережитом его, вторая часть, более разумная, – самого Диму и его резкие решения на почве эмоций.

Когда у ног сержанта показалась чья-то рука, он испуганно одёрнулся и отпрыгнул в сторону. Поначалу она показалась ничейной. Когда высунулся её обладатель, испуг отошёл и пришло облегчение.

– Костя, бляха… – с ошалелым взглядом и смешком выдохнул Стас.

– Я не «бляха», я живой. – отозвался тот и выполз, протягивая руку кому-то ещё под машиной. – Вылазь.

– Диму не видел? – обеспокоился командир.

– Радуйся, вовремя увидел. – слегка улыбнулся Костя.

В выползающем перепуганном солдате в грязной от пыли форме командир отделения узнал своего старого друга, руки потянулись к второму плечу выползающего. Дима не успел ничего понять, когда его под обе руки выволокли на свет и поставили на ноги, а затем что-то массивное обхватило его плечи с нервным смехом.

– Живой, гадёныш! Живой! – едва не скуля от радости, проговорил сержант.

– Живой-живой. – ошарашенно закивал Дима, оглядывая окружение после обстрела.

«Верно у него предчувствие было… – подумал тогда Дима. – А кто это хоть был? Молодой-старый? Рядовой-командир? Стрелок? Гранатомётчик? Снайпер? Может, лежит уже там, на поляне… Без руки, ноги, с перебитой шеей… Или катается ещё…»

Когда руки друга отпустили плечи, внимание всех тут же привлёк голос лейтенанта. Он бежал со стороны блокпоста и повторял с одной и той же громкостью:

– Оказать помощь раненым! Ищите раненых! Командиры отделений – к КПП! Остальные – у транспорта! Раненых оставить на обочинах!

Стас взял одной рукой за плечо Диму, второй – Костю, подтянул к себе и скомандовал:

– Стойте у машины, ждите указаний. Раненых к вам будут подтягивать, так что помогайте. Сумка с медициной в машине есть, что с ранами делать – знаете.

Ближайшие пол часа растянулись до неприличия. От увиденных картин порой накатывала тошнота и отвращение, а только за ними приходило сожаление и сопереживание раненым. Взгляд невольно цеплялся за стрелка, которому оторвало ногу по колено, за такого же рядового, спину которого исполосовали множество осколков, за истёкшего кровью радиста с уничтоженной радиостанцией…

В какой-то незамеченный момент отвращение к крови и ранениям пропало, а крики и стоны стали столь же привычны, как ветер. Брала радость за того пулемётчика, которого два товарища тащили под руки и за ноги, дабы не вывалились кишки из перебитого живота; за того ефрейтора с перетянутой ногой, потемневшей от его же крови; за контуженного снайпера из их отделения, которого уводили куда-то в сторону… Радость за то, что есть счастливчики, которым удача приказала жить дальше. И они выполняли этот приказ, однако каждый со своим уровнем покладистости и тяги к этой самой жизни.

Вскоре прошёл пересчёт выживших, а ещё через десять минут вернулся понурый Стас, как и все командиры отделений к своим машинам.

– Все на борт! – скомандовал он и забрался сам.

– Какие новости? – поинтересовался Дима, усаживаясь рядом.

– Хреновые. – без энтузиазма и каких-либо эмоций отозвался Стас. – Потеряли только на въезде в карантин двадцать три насмерть и одиннадцать ранеными… В итоге едут шестьдесят четыре…

– Задача та же? – поинтересовался с другого края Сергей.

– Да, только теперь усложняется.

Когда колонна сдвинулась с места, Дима заметил, насколько сильно поредела рота. На головных машинах ситуация была не такой страшной: по одному отделению на борту точно было. О задней и центральной части, которая попала под основной удар, такое сказать было трудно: где-то ехало всего пятеро, где-то – трое… Всего на одном бронетранспортёре удалось начитать восемь человек.

И таким составом колонна уходила в дальнейшие бои, на территорию «карантина».

Ближайшие полчаса по виду солдат можно было определить, что тем пришлось пережить нечто пугающее. Ошалелые глаза осматривали каждый метр окружения. Теперь, вопреки правилам владения оружия, пальцы на спусковых крючках были у всех.

Диму испуг отпустил быстро. О произошедшем напоминала только редкая слабая дрожь по телу. Голову снова заняли мысли о Лизе. Всё больше и больше мыслей пытались уверить в том, что он едет не напрасно и возлюбленная всё же уцелела. Противоположные этому мысли Димы-реалиста боролись с оптимистичной частью сознания. Порой воображение рисовало момент находки холодного окоченевшего тела с до боли знакомыми очертаниями, но надолго эти картины не задерживались.