Александр Тамоников - Подземная война

– Паршиво…

– Опросили людей на Лазаревской улице, где злоумышленники бросили машину. Их видел в окно местный пьяница. Мужчина – инвалид, из дома не выходит, глушит горькую и сутками сидит у окна. Откуда добывает средства на выпивку – загадка. Но этот вопрос не к нам. Мужику плевать на все, бывший фронтовик, но участкового боится. Он видел, как машину загнали в тупик, двое ехали в кабине, двое в будке, мужчина помог спуститься женщине. По описанию – наши клиенты. Вели себя спокойно, не разговаривали, не ругались. Закрыли машину, спустились в овраг… Инвалид еще не выпил, только собирался, поэтому был в относительно ясном уме и трезвой памяти. Сам прыгает на одной ноге, а бил себя копытом в грудь, дескать, я за советскую власть последнее здоровье отдал…

– В Одессе это широкая практика, – усмехнулся Лавров. – За годы оккупации похвастаться городу нечем. С оккупантами сотрудничали тысячи, стучали друг на друга с упоением. А теперь вдруг все такие чистые, беззаветно боролись с захватчиками…

– До смешного доходило, – поддержал Казанцев, – в НКВД в первую неделю после освобождения очереди из таких выстраивались. Одни сами приходили, других гнать пришлось. Конвойных не хватало, чтобы доставить всех этих «борцов с оккупантами». Мы потом объяснительные читали, ржали, как подорванные. Некий Кравчук открыл сапожную мастерскую – специально, как он уверял, чтобы нанести вред немецко-румынским оккупантам. Мол, некачественно чинил обувь – кому-то гвозди забывал прибить, чтобы подошва отвалилась, другим задники подбивал, чтобы ноги стирали и воевать не могли. Смех да и только. Да попробовал бы он халтурить – мигом к стенке бы поставили… Одна семейная пара, фамилия, дай бог памяти… Тарасенко, открыла питейное заведение на улице Ланжероновской – специально по заданию подполья, чтобы спаивать оккупантов и тем самым проводить подрывную работу с целью ослабления вражеской власти. И так убедительно рассказывали, перебивали друг друга – заслушаешься. Внесли, в общем, свой вклад в правое дело. Сейчас они на Колыме, раскаиваются сильно – ну, если доехали… А еще одна деятельница, до революции владела небольшим кафе, и органы ее проморгали – при фашистах открыла закусочную, кормила господ офицеров деликатесами, расшаркивалась перед ними, лично бежала к каждому посетителю с поклоном. Так разорялась на допросе, прямо с пеной у горла: мол, не просто так угощала офицеров, а скармливала им мышьяк – небольшое количество, чтобы не сразу подействовало, а постепенно, и ее заведение осталось вне подозрений. Неиссякаемая фантазия у одесситов, товарищ майор. Не поверили ей только, неоднозначная репутация у дамочки – там вроде на расстрел тянуло… В Одессе даже для научных сотрудников при немцах нашлась работа, представляете? В мае 42-го создали, ни много ни мало, институт антибольшевистских исследований – на полном серьезе, проводили углубленную научную работу, читали лекции, устраивали встречи с представителями других порабощенных народов… Слово «порабощенных» я взял в кавычки, товарищ майор, – спохватился Казанцев.

– Я понял. Ну, и где они сейчас, эти ученые мужи?

– Кто где. Одни дельфинов в море кормят, другие с немцами сбежали, третьи выкрутились и будут обучать наших студентов основам марксизма-ленинизма. Увы, товарищ майор, всех привлечь к ответственности не удастся, слишком большой процент горожан сотрудничал с оккупантами. Но были случаи не тяжелые – лет на пять-шесть сибирских лагерей, а были и такие, что спускать нельзя… Заговорился я с вами, – спохватился офицер. – Побегу, наши до сих пор на автобазе работают…

Оперативник козырнул и испарился. День клонился к вечеру, голова была пустая, как котелок голодного пехотинца. Напевая под нос «На Дерибасовской открылася пивная», Алексей придвинул себе тонкую стопку личных дел сотрудников отдела, стал их перелистывать. Дела Огаревича и Еременко убрал подальше – мир их праху. С живыми надо работать.

Самому старшему – Валентину Бабичу – было тридцать пять, самому молодому – Павлу Чумакову – двадцать шесть. У всей четверки – солидные послужные списки.

Казанцев учился на техника-инженера в калужском филиале московского технического вуза, имел диплом, но на гражданке не работал ни дня. Офицерские курсы перед войной с белофиннами, брал Выборг, потом – работа в Особом отделе, Карельский фронт, перевод – закалял душу и тело в волховских болотах, снова перевод – в южную группу войск, теперь уже в качестве сотрудника контрразведки.