Иван Стрельцов - Волчья ухмылка

Кольцов, конечно, был далек от подобной лирики, хотя сюда его привело именно расследование по делу об убийстве гражданина Пяткова,- он же новоморский смотрящий Бармалей.

По данным местного УВД, бессовестно им скачанным с милицейской внутренней сети, по этому делу был всего один свидетель. Некто Мылов Николай Федорович, сорок пятого года рождения, местный дворник и сантехник в одном лице. Повсеместно характеризующийся как человек пьющий и скандальный.

«Что скандальный, это плохо, — мысленно решил Глеб. — А вот что пьет, это хорошо. Не надо ломать голову над поиском психологического ключа к его душе. Впрочем, может, он потому и скандалит, что душу его не хотят понять».

Как бы то ни было, прежде чем идти в гости, Кольцов затарился двумя бутылками «Московской» водки, палкой недорогой колбасы, банкой шпрот и батоном хлеба.

Войдя в нужный подъезд, он поднялся на второй паж и позвонил в дверь, некогда обитую черным дерматином. Звонить пришлось долго, наконец, за дверью щелкнул замок, и в проеме появилась небритая физиономия с красными, как у компьютерщика, воспаленными глазами.

— Мылов Николай Федорович? — спросил Глеб.

— Ты сам-то кто, из ментов или бандитов? — вопросом на вопрос ответил хозяин квартиры.

— Ни из тех, ни из других, но по тому же делу. Помощник режиссера Глеб Кольцов, — отрекомендовался сыщик, ткнув в дверной проем раскрытое мосфильмовское удостоверение. — Будем снимать фильм об убийстве на Гастелло. Вот хотелось бы задать вам парочку вопросов.

Мылов несколько секунд изучал гостя, задумчиво выпятив нижнюю губу.

— Водка есть? — наконец спросил он.

— А как же. — Кольцов продемонстрировал кейс, в котором мелодично зазвенели бутылки.

— Что же ты в дверях стоишь? — проявил несказанное гостеприимство хозяин, распахивая перед Глебом дверь. Сейчас он предстал перед его взором во всей красе: майка, застиранная до непонятного цвета, ситцевые черные трусы до колен и тапочки, сооруженные умельцем из видавших виды сандалет.

Квартира была под стать хозяину: старые, местами ободранные обои, допотопная мебель.

Шаркая по давно не мытому полу тапочками-сандалетами, хозяин квартиры провел гостя на кухню, из окна которой открывался великолепный вид на место преступления.

— Доставай, — распорядился Мылов, при этом нырнув в кухонный ящик. Пока детектив извлекал из кейса водку и продукты, Николай Федорович нашел то, ради чего ему пришлось почти целиком залезть в шкафчик. Как Прометей огонь, он высоко над головой держал хрустальную рюмку, видимо, «осколок» былой жизни. Себе хозяин взял чашку с выщербленными краями. Увидев колбасу и шпроты, он радостно потер руки:

— Ого, да у нас тут целый пир намечается.

И тут же к посуде добавился нож, самодельный, с длинным гнутым лезвием.

— Банкуй, — распорядился Мылов в отношении водки, а сам принялся кромсать колбасу и хлеб.

Открутив пробку, Кольцов наполнил рюмку на две трети, потом поднес бутылку к щербатой чашке и спросил:

— Сколько лить-то?

— Ты че, краев не видишь? — удивился Мылов, фигурно выпиливая крышку консервной банки.

Пришлось лить до краев. Едва Глеб поставил бутылку на стол, как чашку схватила дрожащая рука алкоголика.

— Будем, — коротко объявил он и тут же вылил себе в рот содержимое. Гость последовал его примеру, в душе похвалив себя, что не экономил на водке.

После того как они выпили, сели за стол закусывать.

— Ну, так что вы видели в момент убийства, Николай Федорович? — спросил сыщик, набивая рот хлебом и колбасой, так легче было сойти за своего.

— Да подожди ты со своим убийством, — отмахнулся от него Мылов. — Ты и вправду кино снимаешь?

— Нет, я только помощник режиссера. Вот режиссер снимает, а я нет.

— Ну хорошо, — согласился хозяин, от выпитого он пришел в хорошее расположение духа. — А кому ты помогал снимать?

— Никите Михалкову «Сибирский цирюльник», — сказал Глеб первое, что пришло на ум.

— Сирюльник? — переспросил Мылов, глазами показывая на бутылку. — Нет, что-то не припомню такого кино. А про что оно?

Разливая водку по емкостям, детектив пояснил:

— О царе, юнкерах, приезжей американке и любви в целом. — Слава богу, на премьерном показе ему довелось побывать.

— Царь, юнкера, любовь. Тьфу ты, диковина какая, — сплюнул Мылов, хватаясь за чашку и тут же вливая водку в рот. Не закусывая, он продолжил кинообразование гостя: — Вот я помню, в наше время кино было «Веска на Заречной улице», «Девчата», или, как там его, «Москва слезам не верит». И про любовь, и каждая картина страничка нашей истории. Дешево и сердито, а ты говоришь — генералы, цари, американцы с юнкерами...