Андрей Воронин - Комбат. Между мертвыми и живыми

Третий тоже примечателен. У него нет на лице ничего, кроме детского любопытства. И ему на самом деле интересно — люди в жизни умирают так же, как в кино? Он ни разу еще не участвовал ни в одной акции вроде той, что происходит сейчас. Может, поэтому ему так интересно.

Вот знакомое лицо. Это Иван Рыбин. На его лице — предвкушение. Ему нравится убивать, нравится чувствовать власть над жизнями людей, над их тоненькими ниточками. Как легко они рвутся! Одно нажатие на курок — и то, что только что дышало, думало и говорило, теперь просто вещь без малейшего смысла, пригодная лишь на то, чтобы сгнить в земле или сгореть в топке крематория. Рыбин искренне наслаждается процессом убийства, ему кажется, что он слышит тоненький, хрустальный звон рвущейся жизни. А еще он любит при возможности смотреть в глаза того, кого убивает. Смотреть неотрывным, проникновенным взглядом. Ему иногда кажется, что, когда люди умирают, а он смотрит им в глаза, какая-то часть их остается в нем, делая его сильнее и умнее. Самое интересное, что Иван — примерный семьянин и очень любит свою жену и дочь.

У Александра физиономия всегда спокойная и благожелательная, чуть блуждающая улыбка в уголке рта. Он не убивает ради удовольствия, со злости, из любопытства. Он вообще старается не убивать, хотя очень хорошо умеет это делать.

Они продвигались медленно, метр за метром. Трава шелестела, эти звуки казались невыносимо громкими. Но на самом деле они слышны максимум за пятьдесят метров, а с этого расстояния уже начнется огонь. Благо возможность позволяет. Окна старой церкви выбиты, зияют распахами на разные стороны. И видно — ходят люди, что-то делают.

— Что-то мне эта тишина не нравится, — сказал Эдуард. Он приподнялся на своем матрасе, оперся на локоть и внимательно прислушался. — Тут кузнечики орали, как ненормальные, а теперь молчат, как рыба об лед! Не нравится мне это, ой не нравится.

И тут началось.

Автоматные очереди, ружейные и пистолетные выстрелы ударили со всех сторон, кроша все, что попадалось на пути свинцового дождя. А также всех.

Первым погиб Гордин. Он, на свое несчастье, слишком хорошо выделялся на фоне светлого окна. Длинная автоматная очередь врезалась ему точно в середину грудной клетки. Гордина подняло на полметра в воздух и швырнуло спиной на противоположную стенку. Он нелепо ударился и сполз на пол, оставив на стене жирные багровые разводы.

Остальные заметались, как пауки в банке, заливаемой кипятком. Нет, никто не растерялся, все помнили, что есть оружие и стены, которые их защищают. Но нападающие создали сумасшедшую плотность огня, так что просто не попасть под обстрел было трудно. На этом попался Гречко. Ему никогда не доводилось попадать под обстрел такой интенсивности, он не знал, что такое подобная обстановка. И, решив, что у него получится броском преодолеть пространство до лежавшей на полу винтовки, он ошибся. Пуля ударила его в бок, сбила с траектории и выбросила на самую середину освещенного и открытого пространства.

Он еще попытался отползти, но пуля попала в голову и напрочь оторвала нижнюю челюсть. Гречко был еще жив, когда до него дошел весь ужас этого увечья. Он схватил себя за лицо, глаза над багровым месивом выпучились. Еще одна пуля попала в руку. Гречко закричал. Кровь заливала горло. Язык болтался в одной сплошной ране, которой стало его лицо.

Видя это, не удержался от вопля ужаса даже Эдуард, хотя как раз ему ничего не грозило, — он завалился в провал в полу и там сжался, ожидая, когда нападающие перестанут кромсать их в капусту. В руке он сжимал свой пистолет.

В живых из восьми человек оставалось еще трое, считая Эдуарда. Остальные лежали на полу в нелепых позах, израненные, истерзанные. Гречко, все еще живой, ползал по полу и булькал. Еще одна пуля ударила его в шею. Он упал и больше не шевелился.

Ответный огонь они все-таки открыли. Но никто из тех, кто находился в церкви, не мог видеть нападающих, не мог скоординировать стрельбу и понять, имеет ли пальба эффект. Они просто отбивались из последних сил.

Вот упал еще один, еще.

Эдик остался один. В наступившей тишине он услышал шаги. И, понимая, что если они дойдут до него, то просто добьют, он закричал:

— Эй, уроды! Все на одного или хоть один мужик найдется?

После короткой паузы отозвался спокойный голос:

— Почему же нету? Давай поиграем. Только ты не стреляй, мы с тобой по-другому.

— Отчего бы и не по-другому? Только вы тоже не стреляйте.