Дэвид Моннери - Боснийский ад

Он понимал, что найдется немало людей, которые осудят его за сожаления по поводу потери архитектурного наследия в то время, как убивают столько людей, но, как подчеркивал его друг Лиэм Макколл, Господь никого не ограничивал в количестве явлений, о которых можно было бы сожалеть одновременно.

И неслучайно уничтожали сербы эти минареты. Ведь те являли собой символы многих поколений боснийской мусульманской культуры. Уничтожь их, а заодно и книги, и картины о них, и в памяти людской ничего не сохранится.

Дохерти вздохнул. Может быть, он действительно уже немного староват для таких игр.

Он оказался на Титова Обала, месте для прогулок вдоль берега моря. В паре сотне ярдов слева в противоположном направлении прогуливались Клинок и Крис. Дохерти ободряюще улыбнулся про себя. Дружба этих двоих только окрепнет в процессе действия группы, лучшей из всех, известных ему.

Он пересек широкую улицу и повернул направо, направляясь вдаль стенки набережной и рассматривая мириады судов, стоящих на якоре по всему заливу. Многие казались заброшенными, даже разваливающимися, и вся сцена была проникнута унынием и печалью, как и сам город. «Город Спящей красавицы, — подумал Дохерти, — ждущей мира, чтобы проснуться от поцелуя.

Мужчина со взъерошенными волосами и в толстом свитере, привалившись к стенке набережной, неподвижно вглядывался в солнце, быстро погружающееся в воды залива. К удивлению Дохерти, из кармана джинсов мужчины торчал экземпляр сегодняшней «Дейли миррор». Должно быть, газету привезли на том же самолете, с которым прилетели и они.

— Добрый вечер, — сказал он, размышляя, ответят ли ему по-английски.

— Бог ты мой, шотландцы прибыли, — сказал мужчина с улыбкой и мидлендским акцентом. Он был моложе Дохерти, лет тридцати пяти.

— Нам, шотландцам, хорошо известно, что такое быть угнетенным национальным меньшинством, — сказал Дохерти, — вот нас и позвали на консультацию. Кстати, меня зовут Джеми.

— Джим, — сказал мужчина, протягивая руку. — А что вы на самом деле делаете здесь?

— Административная работа в ООН, — солгал Дохерти. — А вы?

— Я вожу грузовики. Караван со снабжением для Сараева, — пояснил Джим. — Вернулся утром, а назад, вероятно, в субботу.

— Ну и что там творится? —спросил Дохерти.

— Кошмар. Представьте себе, насколько плохо может быть — так вот это в десять раз хуже. Эго и есть Сараево. Люди там — обычные люди — просто изумительные, но... но такое ощущение, что в этой стране на квадратный фут отъявленных мерзавцев больше, чем где-нибудь вокруг съезда консервативной партии. Но я надеюсь, приятель, вы не тори.

Дохерти усмехнулся.

— Нет. А как проходит поездка? Нет неприятностей от нерегулярных частей? Или от регулярных?

Джим пожал плечами.

— На худой конец, нас сопровождают войска ООН. Понятно, постоянно приходится пробивать себе дорогу, через каждые несколько миль предъявляешь бумаги и представляешь груз для досмотра... — Он вновь пожал плечами. — Но ей-богу, стоит оно того, когда видишь лица в конце поездки, там, в Сараеве.

Дохерти ощутил, что завидует этому мужчине.

— Еще бы, — сказал он.

— Знаете, — сказал Джим, поворачиваясь к нему лицом. — Большую часть из последних десяти лет я занимался тем, что устанавливал модные ванны, что не так уж необходимо для людей. Только представьте себе — потратить собственную жизнь на то, что не очень необходимо. И когда я увидел рекламу этой работы, я тут же понял — это то, что надо. Моя жена думала, что я с ума сошел, по крайней мере сначала, и может быть, так оно и есть, но в первый раз в моей жизни я занимаюсь чем-то, что действительно необходимо людям, а Господь все видит.

Неторопливо возвращаясь в гостиницу, Дохерти размышлял, и уже не в первый раз, как это из одной и той же человеческой породы выходят мерзавцы, целящиеся в минареты, и рыцари Духа, подобные Джиму, идущие людям на помощь. Надо бы потолковать об этом с Лиэмом МакКоллом. Они всегда вместе обсуждали непонятное.

В ресторане было не столь пусто, как во время обеда: три столика уже были заняты, а на двух других стояли таблички с надписью «заказан». За одним из занятых столиков сидела семья из четырех человек, за другим — только мужчины, и притом молодые. Они были в гражданской одежде, но у Дохерти тут же сложилось впечатление, что в атмосфере попахивает скандалом. Пахло тем, что Исабель называла «ситуация перегружена тестостероном».

Меню переводил Крис. Он и Дохерти остановились на brodet — кусочках рыбы, тушенных с рисом. Дама остановил свой выбор на блюде моллюсков, а Клинок — на пицце с анчоусами. Четыре небольшие рюмки сливовицы играли роль аперитива. В дополнение они заказали большой графин рислинга.