Александр Тамоников - Смерть под уровнем моря

— Нет, пока еще не все! — воскликнула женщина. — Я же пытаюсь вам объяснить!.. Нельзя позволить им сделать такое! Это шедевры мирового изобразительного искусства, всенародное достояние, золотой фонд не только российской, но и мировой живописи! Почему вы не хотите понять? Это фламандцы Антон ван Дейк, Якоб Йорданс, Пауль Рубенс, два бесценных полотна Питера Брейгеля. Итальянец Веронезе — «Завтрак Венеры», Тинторетто — «Христос перед распятием», Пармиджанино — «Дама с младенцем», Якопо Пантормо — «Портрет графини Венчини». Это все, чем гордится русская живопись: Суриков, Серов, Верещагин, Левитан, Айвазовский, Поленов, Крамской, Шишкин, Грабарь, Ге… — Она выдохлась, закашлялась.

— Чего ге? — не понял Сазонов.

— Боже мой! — вскричала женщина. — Не расстраивайте меня совсем, Василий Лукич!

— Николай Николаевич Ге, мастер русского портрета, — сообщил Вадим, входя в пещеру. — Фамилия такая, довольно необычная, досталась от деда-француза. Действительно, Василий Лукич, могли бы на досуге полистать альбом с репродукциями. Русский как-никак человек.

— А мы с Василием Лукичом только Петрова знаем, — заявил Никита Овчарук. — Точно, командир?

— Какого еще Петрова? — проворчал пристыженный Сазонов.

— Водкина. — Овчарук украдкой подмигнул Вадиму.

Женщина повернулась, мазнула капитана беглым взглядом. Волосы под беретом теперь были чистые. Она хлопнула глазами, нахмурилась. Лицо этого мужчины показалось ей знакомым.

— Здравствуйте. — Она сглотнула. — Я, кажется, вас где-то видела несколько дней назад.

— Позавчера, если точнее, — подсказал Сиротин и улыбнулся. — Дело было днем. Вы шли по Весенней улице в сторону центральной площади. К вам пристал полицейский патруль.

— Да, все правильно. — Она помедлила и продолжила: — Обычно не приставали, только облизывали голодными глазами. Я показывала пропуск, подписанный комендантом Горманом, и этого хватало. А сейчас они злые, даже командиров не слушаются. Подошел немецкий офицер, и полицаи отстали от меня.

— Вы не запомнили лицо офицера?

— Боже мой! — Она прижала к груди руки с худыми пальцами. — Я помню эти глаза. — Девушка задрожала, резко попятилась. — Василий Лукич, да это же!.. Нет, этого не может быть. — Девушка растерянно посмотрела на Вадима и облегченно выдохнула: — Да, поняла. А сперва подумала…

— Я хороший немецкий офицер, — заявил Вадим. — Все в порядке, не надо нервничать. Капитан Сиротин, контрразведка СМЕРШ Приморской армии. Вы Юлия Некрасова, если не ошибаюсь?

— Да, это я. — Взгляд девушки затуманился. — Подождите, товарищ Сиротин. Да, я поняла, вы просто переоделись. Я тогда успела сбегать домой, потом дала крюк через порт. В центре Элидии раздавались выстрелы, там что-то взрывалось. Мы в музее надеялись, что это наступление Красной армии, но нет. Вы имели отношение к этой стрельбе?

— Опосредованное. — Вадим любезно улыбнулся. — Ничего особенного, Юлия Владимировна. Я частично слышал ваш разговор, примерно в курсе назревшей проблемы. Можете охарактеризовать ее масштабы? Желательно сначала, но коротко, не растекаясь мыслью по древу. Хотелось бы выслушать и мнение директора, но раз его здесь нет…

— Аркадий Петрович ужасно себя чувствует, — сказала женщина. — Он подпишется под каждым моим словом. Мы работаем вместе больше трех лет. Боюсь, что у Аркадия Петровича воспаление легких. Дай бог, чтобы это было не так. Он еле поднялся сюда. Сейчас лежит, с ним медик, кажется, начинается делирий. Я очень тревожусь за его состояние.

— Оклемается, Юлия Владимировна, — отмахнулся Овчарук. — Наш Мезенцев и не таких на ноги поднимал. Вы говорите, не отвлекайтесь.

— Хорошо, я самую суть. — Девушка стала разминать худые пальчики так, словно они замерзли. — К началу войны наш дворец был переполнен. Помимо своих коллекций в двух огромных залах экспонировалась выставка из Русского музея. Это в основном передвижники. Было такое течение в русской живописи второй половины девятнадцатого века. Только в этих залах выставлялось больше ста работ. Мы звонили в Ленинград, слали уведомления, чтобы их забрали, но Русский музей отказался. Там ссылались на распоряжение первого секретаря здешнего обкома. Дескать, не стоит рисковать. Сложная транспортировка, да и судьба Ленинграда не ясна. В итоге вот что получилось. — Девушка развела руками. — Ленинград остался наш, а Крым отдали.

— Все верно, — сказал Сазонов и поморщился. — Я водил знакомство кое с кем из крымского руководства. Там четко люди говорили: Крым не отдадим. Все ценности музеев останутся здесь, нужно только упрятать их в подвалы от бомбежек. А когда очнулись, поняли, что немцев не остановить, такая паника началась!.. Неудивительно, что про музейные ценности вспомнили в последнюю очередь.