Сергей Самаров - Убийцы дронов

— Простите, но ваши обвинения не совсем по адресу… — ответил я хозяйке квартиры. — Мы представляем российскую армию, которая не наделена следственными функциями и может быть задействована только в защите рубежей страны и ее граждан от внешней агрессии.

— О чем я и говорю, — стояла на своем женщина. — Вы и обязаны нас защищать…

— Как вы себе это представляете? — задал вопрос рядовой Самохин, которого она удостоила презрительным взглядом от ног до макушки, после чего повернулась ко мне, желая разговаривать только с офицером, но никак не с молодым солдатиком.

— А я и представлять ничего не должна. Вам в руки страна доверила оружие, вот и думайте, как жителей страны защищать.

— Если мы будем расстреливать всех направо и налево, жители нас же и станут обвинять в излишней жестокости. Нас и без того обвиняют. Даже тогда, когда мы уничтожаем откровенных бандитов. А пока они не совершили преступления, они не всегда могут считаться бандитами.

Это была больная точка всех силовых структур, против которых часто поднимался вопрос о применении излишней жестокости. Предположим, в горах обнаруживалась банда. Причем достаточно хорошо вооруженная. Уже одно наличие вооружения согласно закону давало право на уничтожение банды. Но всегда находятся люди, называющие себя громко правозащитниками, которые заступаются за бандитов, ссылаясь на то, что они, дескать, ничего противозаконного не совершили. Для нас это весьма болезненный и неприятный момент. Правозащитники не желают брать во внимание тот факт, что просто так, от любви к оружию, люди в горы не уходят. Если они берут в руки оружие, значит, собираются его применять. И применяют обычно против мирных жителей. Таких вот, как эта женщина, что не желает пускать нас в свою квартиру.

— Если бы вы их вовремя расстреливали, не всех, а только тех, кто опасен, мой муж сейчас не лежал бы в больнице, — произнесла она и неожиданно отступила на шаг, пропуская нас в квартиру. Посередине комнаты стояла молодая женщина с встревоженными глазами, и я догадался, что это ее дочь, которая пришла поддержать маму.

— А что с вашим мужем? — вежливо спросил я.

— Инфаркт. Там, на вокзале, его хватил. Он меня из толпы вытаскивал, а его со всех сторон толкали. Вот и затолкали до больницы… Ладно хоть, полицейский понимающий попался, довел до аптечного киоска. Там первую помощь оказали и в «Скорую» загрузили. А «Скорая» еще брать никак не хотела. Туда вызвали одни хирургические бригады. Хирурги раненых стали перевязывать, а мужа с санитаркой в больницу отправили. И я с ними поехала. Меня сначала тоже с чемоданом в машину не пускали. Я его там и бросила. Но фельдшерица добрая и понимающая попалась, сама чемодан загрузила. А от больницы до дома я уже на такси. Хорошо хоть, что дочь с мужем прибежали. Они на вокзале хотели нас встретить, но опоздали, машина, говорят, не заводилась. Так и не нашли нас потом в толчее…

Для каждого человека общая беда всегда остается только общей и относительно отдаленной, а собственная всегда является вселенской. И женщина о своих вселенских бедах могла бы рассказывать до позднего вечера. И все на эмоциях, все, естественно, переживая заново. Так и себя недолго до инфаркта довести. Меня, естественно, такой поворот дела не устраивал. Я вытащил «планшетник» и показал фотографию собаки:

— Вы там, на перроне, случайно, не видели слепого с собакой-поводырем? Вот с такой?

— А что, собака потерялась? Зари, посмотри, какая прелесть… — подозвала женщина дочь. — У меня дочь — как раз кинолог, собак воспитывает. Правда, она по сторожевым специализируется…

Для меня это было некоторой надеждой. Если человек работает с собаками, а на такую работу идут только те, кто собак по-настоящему любит, он не мог не обратить внимания на собаку, даже не сторожевую. Зари зашла из кухни в комнату, посмотрела в монитор «планшетника» и безошибочно определила породу:

— Золотистый ретривер. Видела я там такую собаку. Она сильно напугана была. Как и вся толпа. Собаки от людей настроение легко перенимают. Толпа испуганно бежала, и собака испугалась, к ногам хозяина прижалась.

— А хозяин? — спросил я.

— Стоял прямо, головой вертел, словно видел что-то. Но он так, наверное, прислушивался, — предположила молодая женщина.

— Может, он и не слепой был вовсе? — прямо спросил рядовой Самохин. — Как выглядел — натурально? Похож был на слепого?

— Стоял прямо, как настоящие слепые стоят. Его толкали. Он не видел, что его толкнуть могут, ни разу не посторонился. Да, скорее, он слушал. То одно ухо поворачивал, то другое. А глаз за темными очками видно не было. Кто ж знает, настоящий он слепой или нет. А что, он на подозрении?