Александр Тамоников - Один против Абвера

Взрыв прогремел, когда от беглеца их отделяло метров семьдесят. Разлетелась земля, разодранный кустарник, части тела перебежчика Гуляева! Оторопевшие оперативники не сразу среагировали на это, пробежали по инерции еще несколько метров. Осколки, к счастью, не долетели до них.

— Стоять! — отчаянно взвыл Саблин. — Это же минное поле!

А кто их предупредил? Никаких указателей и ограждений! Да, восточнее Ненашева оставались опасные участки. Дорогу саперы точно разминировали, а вот поле рядом с ней еще не успели.

Холодные мурашки ползли по коже Алексея. Шевелились волосы под фуражкой, как-то удержавшейся на голове. Такое вот чувство полной беззащитности охватывало его довольно редко.

Оперативники остановились как вкопанные, перестали дышать, понемногу приходили в себя, начали смотреть под ноги.

Пустовой опустился на корточки, включил фонарик, стал исследовать пространство вокруг себя.

— Черт, вон еще одна. — Он ткнул пальцем в сторону. — Мина-лягушка, взрыватели нажимного и натяжного действия. — Пустовой сохранял самообладание.

В отличие от Левторовича. Того пронзил нешуточный столбняк. Пальцы Женьки задрожали. Автомат упал ему под ноги, отлетел в сторону. Левторович зажмурился. В лунном свете товарищам было видно, как лицо его покрывается сыпью.

У каждого нормального человека, даже не знающего страха в бою, есть свое слабое место. Один панически боится высоты, другой — глубины. Кто-то превращается в ледышку от вида оголенного провода, собаки, свиста падающей мины.

Слабое место Левторовича было, как видно, здесь. Он тяжело дышал, потел, впал в панику.

Алексей переглянулся с Пустовым. Вот же влипли! Но и повезло. Ведь пробежали по полю метров семьдесят, а судьба миловала. Может быть, на дюйм были от гибели!

— Евгений, спокойно, — пробормотал Пустовой. — Не будешь дергаться, ничего не произойдет. Командир, ты как, в норме?

— Не наш нынче день, Вадим, — констатировал Алексей. — По всем позициям. Да и вчерашний был ничуть не лучше.

— На мосту повезло, — вспомнил Пустовой. — Когда Лизгуну и его оболтусам кузькину мать показывали. А потом сплошные незадачи. Гену потеряли, кучу прочего народа. Короче, командир, садимся на корточки, светим под ноги и тихонечко движемся вперед. Точнее, назад. Мины, в принципе, видны. Они из земли выступают.

— А вот и зрители собрались, — заявил Алексей, наблюдая, как из леса валят бойцы Калинкина. — Эй, не стрелять! — крикнул он. — Свои! Мы на минном поле!

— Не шевелитесь! — выкрикнул Калинкин. — Мы вас вытащим! Вы как там очутились, товарищи офицеры?

— А ты догадайся, кретин, — пробормотал Пустовой. — Эй, Левторович, ты чего? — Он насторожился.

— Хреново мне, ребята, — дрожащим шепотом сообщил Левторович. — Не сказать, до чего погано. Ноги дрожат, отнимаются, стоять не могу. Вы уж извиняйте, товарищ капитан, но мы же добежали сюда, значит, нет за нами мин.

— Стоять! — завопил Алексей.

Но Левторович уже кинулся к дороге. Что творилось в его башке? Никто не собирался умирать. Пять минут страха, и они выбрались бы отсюда.

Пустовой вскрикнул. Алексей машинально повернулся к нему.

В этот момент и распахнулась бездна! Левторович пробежал десять метров. Потом рванула мина, и все, что осталось от Женьки, обожженное, порванное в хлам, разлетелось во все стороны.

Жгучая боль охватила левую часть тела Алексея. В нее впились осколки, ударила взрывная волна.

«Вот она какая, смерть, — успел подумать он. — Ее сопровождает чудовищная боль, она не наступает мгновенно. Все это очень глупо.

Неудачи шли одна за другой. Вот апофеоз, которого мы могли избежать.

Возможно, я уже умер, но пока еще могу видеть и слышать. Все перевернуто, в глазах земля. Изувеченная рука, оторванная от тела. Вроде не моя. Сапог, из которого торчит и кровоточит безобразный обрубок.

Кто-то стонет в стороне. Пустовой, конечно, больше некому».

На дороге кричали люди. Они не решались выйти на поле, отнюдь не футбольное.

19 апреля 1945 года войска 1-го Белорусского фронта смяли оборону противника на Зееловских высотах. По прямой до Берлина оставалось километров семьдесят. Прорваться в столицу рейха удалось лишь немногим немецким частям. В основном это были остатки 56-го танкового корпуса генерала Вейдлинга, входившего в состав 9-й армии. 11-й корпус СС избавился от тяжелого вооружения и отступил на юго-запад. Его командование лелеяло мысль сдаться союзникам.