Сергей Возный - Последний шанс палача [СИ]

Клуб, фэйсконтрольщики, длинный хвост очереди.

- Добрый вечер! Вы сегодня один?

- Как видишь, - усмехается господин Воропаев Г.С., позволяя оглядеть себя полностью (туфли с «актуальными» узкими носами, костюм «Бриони», галстук за сотню евро повязан небрежным косым узлом). – Еще вопросы?

- Ни малейших. Приятного вечера.

Лестница вниз, полумрак, много музыки и табачного дыма. На десятке экранов кудрявый парень заясняет девице про «…понимаешь, я ушел тогда назло…», немногочисленные столики и места у бара плотно заняты. Основная масса топчется на танцполе – молодежь, преимущественно. Мальчики и девочки, одетые почти одинаково: джинсы со стразами, майки «в облипку», не скрывающие пупок, браслеты, серьги, томные лица. Гламур-с! Наташа обнаруживается в самом центре – гибкая, красивая. Созревшая роза на фоне юных фиалочек с претензиями.

- Привет!

- О-о, Глебушка! Ха-ай!

Коктейльное платьице не скрывает красивых ног, прическа-каре легкомысленно встрепана, стразы на сумочке искрятся… на сумочке!

- Дай-ка.

- Ты что де-елаешь?! – возмущается она в манере глупой малолетки. – Отда-ай!

Он идет сквозь толпу на выход, и Наташа спешит следом, догнав только в фойе.

- Дай сюда-а!

- Не смеши народ, - говорит он сухо, щелкая замочком. Реальность хуже, чем ожидал – не «экстази» даже, а конверт, сложенный пополам. Внутри наверняка отыщется белый колумбийский порошок от всех болезней.

- Что ж ты творишь, идиотка?!

- А ну да-ай!

Влепляет ей пару пощечин для порядку, конвертик летит в урну.

- У вас проблемы?

- Ни малейших, - улыбается Глеб вежливому охраннику. – Мы с дамой уже уходим.

До машины Натали щелкает каблучками с пулеметной громкостью, задрав подбородок по-королевски. Первых слов удостаивает только в салоне авто:

- Что-то джипик у тебя маловат. Не тесно?

- Холостяцкий, - отвечает Глеб ровно, выруливая на проспекты. – В «пробках» удобно.

- А ты изменился. Совсем заматерел. Там, у нас дома не замечала. Постоянно приводишь к нам потаскушек, ведешь себя как стареющий ловелас!

- А я такой и есть. Мне 36 лет, а ни хрена полезного так и не сделал. Ни сына, ни дерева, ни даже дома, как твой Борис.

- Да, домик у нас есть… - усмешка ее делается шире. – Останови машину. Не сбегу, не бойся.

Переулок залит неоном, фонарями и сиянием билбордов. Мультяшная певица Глюкоза поет из динамиков про невесту.

- Что случилось, Натали?

- У вас маятник. У вас с Борей. Маятник удачи, качается туда-сюда, от одного к другому. И знаешь… кажется, везет тому, от кого я ушла. Взамен к нему прет удача, кураж какой-то… а другому остается только оболочка.

- Эк тебя вставляет, родная! – его рука тянется крутануть зажигание, но женская ладошка ложится сверху, ласково и властно.

- Иди ко мне, - ее дыхание обдает запахом «мохито», рука уже скользит под пиджак миланского покроя, сползая ниже… - Иди, пожалуйста, как раньше!

- Эх, Наташка… - выдыхает он, ощущая, как уплывает улица, пляшут фонари, билборды и силуэты прохожих за тонировкой стекол.

-…Эх, Наташка! – говорит неверным голосом через вечность (а может, минут через двадцать всего), наполненную влажным теплом и безумием. Откинутые сиденья, разбросанное белье.

- Эх, Наташка, и почему у нас вечно так?!

- Тебе не понравилось?

- Дурочка. Я этого ждал лет десять, изменщица ты гнусная, а могли бы все годы вместе быть!

- Не могли бы, - отрезает она, становясь деловитой и чужой. Приподнимает коленки, натягивая ажурные стринги.

- Не могли бы, Глебушка. Я бы жила с тобой, а думала о нем… вышло бы еще хуже.

Глеб на «хуже» скрипит зубами – крыть особо нечем. Сонный карп в тихом болотце оказался хищной пираньей, изорвал дружбу клочьями, и старые раны теперь кровят.

- Ладно, нормально всё будет, - говорит без убежденности, выруливая обратно на проспекты. – Ты у нас всегда была одна на двоих… «Санта-Барбара», полный аллес!

На душе мерзко...

***

- Всё не зря, - прошептала Натали здесь и сейчас, когда отколыхалось уже и взорвалось, и мышцы млели в сладкой истоме. – Мы всегда были друг для друга, и теперь вот… всё сложилось, да?

Ночной ветер августа колыхал занавеску, принося горькую торфяную вонь, выдувал запахи страсти вперемешку с мартини и коньяком. Говорить не хотелось. Правду произносить – о том, что фарш обратно не прокрутишь, и никто уже не вернет двадцать лет жизни, потраченных невесть на что. Где-то там, в хорошей и правильной биографии студент Глеб Воропаев стал-таки, журналистом, девушка Наташа родила ему сына, а дальше была у них только гладкая трасса, вроде автобана: гонорары, слава, семейное счастье. Идеальная биография счастливого человека, сбившаяся где-то на старте.