— Ну да, вы так и до президента доберетесь!
— Что ж, если нужно будет для спасения наших детей, можно и в администрации президента найти сочувствие.
Заместитель консула потихоньку раздражается:
— Но в Израиле могут это воспринять неодобрительно. Ну, как я могу Ивана Ивановича Иванова признать евреем? Засмеют меня, в лучшем случае.
— Посмотрите еще раз на эти фотографии. Ведь прекрасно видно, как он обрезан. Любой моэль подтвердит вам, что обрезание было сделано в младенческом возрасте.
Заместитель консула, совсем раздраженно:
— Не подсовывайте мне эту порнографию. Я сказал, что не могу. Пойдемте к консулу. Юноша пусть останется здесь.
Уходит вместе с раввином.
Через несколько минут оба возвращаются. Заместитель консула, подшивая к делу новый листок, бурчит:
— Вот, вот. И до Министерства внутренних дел Израиля добрались. Что ж, успешной репатриации вам, молодой человек.
Очередной отдел магазина.
Генри улыбается своему воспоминанию.
Оксана, по-своему истолковавшая его улыбку:
— Я вижу, тебе понравились эти теплые ботинки. Хорошо, только примерь их.
Размер оказывается подходящим, Оксана оплачивает.
18:00. Гостиная квартиры на Преображенке.
Генри складывает на столе покупки:
— Если мы будем каждый день столько покупать, как мы доставим все в Питер?
— Все просто. Завтра пойдем в Третьяковку и на Красную площадь. Послезавтра — в Исторический музей и театр. По магазинам больше ходить не будем. А отвезти в Питер — нет проблем: поедем поездом, так удобнее.
Генри ворчит:
— Ну да, у тебя теперь все расписано по дням, разложено по полочкам.
Уходит в спальню переодеться. Выходит через пару минут:
— А что это за картина над кроватью? Я вчера не обратил на нее внимания. Похоже на то, что мы видели в Лондоне. Какая-то женщина и доска. Или пила?
— Это копия картины, из-за которой у мамы не наладилась жизнь с отцом.
Генри, удивленно:
— Из-за картины? Почему?
— Это сложно, я тебе после расскажу.
— Так же, как ты рассказала об этих поэтах, дома которых мы искали в Англии?
— Честное слово, расскажу, но не уверена, что это будет тебе интересно. Ладно, давай поужинаем или хотя бы попьем чайку, потом расскажу.
19:00. Гостиная квартиры на Преображенке.
Оксана сидит на диване. Генри ходит по комнате.
Оксана медленно начинает рассказ:
— Отец в молодости случайно получил эту картину вместе с дневниками одной женщины и небольшим семейным архивом. Он ничего не понимал тогда в живописи, совсем как ты. Потом выяснилось, что это неизвестная картина очень знаменитого художника. И на ней нарисована любившая его девушка. Но художник был большой ловелас, уехал в Европу и сразу забыл о девушке. Да он еще и не знал, что она родила от него мальчика. Я дальше там не помню, у отца в книжке написано подробно, он изучал письма. Если хочешь — почитай. Она где-то здесь. От художника после его смерти в тридцатых годах остался почти миллион долларов, и это была очень большая тогда сумма, но наследников так и не нашли, а девушка была слишком гордой. Под старость девушка осталась в квартире с матерью жены ее внука, всеми забытая. К отцу все попало после ее смерти. Очень печальная история.
— А при чем здесь несложившиеся отношения твоей матери с отцом?
— Мама считала, что отец влюблен в эту девушку. Или в ее портрет? Я сама так и не разобралась.
— Ерунда какая-то. Твой отец, наверное, и не видел этой девушки или, вернее, старушки. К чему здесь ревновать или к кому?
— Спроси что-нибудь полегче. Нам этих стариков и не понять. Не ревную же я тебя к твоим многочисленным приятельницам во всех городах Европы.
— Да нет этих «приятельниц». Что ты их вешаешь постоянно мне на шею?
— Генри, не сердись. Я тебя, наверное, люблю. Вот и вспоминаю их ни к селу, ни к городу.
10:30. 27 декабря 2015 г., воскресенье.
Третьяковская галерея на Крымском валу.
Генри и Оксана медленно проходят по залам. Оксана показывает Генри картины, рассказывает что-то о них, взмахивая время от времени руками. Останавливается около «Музы в раздумьях»:
— Вот она! Как тебе?
Генри остановился, долго разглядывает:
— Знаешь, мне нравится. Не сравнить с копией. Действительно, эта девушка могла быть «музой». Она хоть и неподвижна, и не глядит в глаза, но живая. На копии она совсем застывшая. Доску эту я не понимаю. Наверное, это какой-то символ?
— Искусствовед, которая изучала картину, писала, что это — «пила времени». Кстати, ты тоже упомянул, что это «доска или пила». Если бы почаще ходил в художественные галереи, может быть, начал разбираться в искусстве?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу