Сергей Майдуков - Охота за общаком

— Сегодня! — выпалила она. — Сейчас!

— А вдруг… — начал Митя.

— Нет! — перебила Лариса. — Выставка отменяется.

— Тогда мы начинаем грузить? — предположил Руслан.

— Ничего грузить не надо, — отрезала она. — Нож у кого-нибудь есть?

Синие глаза Мити сменили цвет на стальной.

— Может быть, ты все-таки назовешь имя человека, который тебя…

Он не договорил, вынужден был сглотнуть.

— Нет, — сказала Лариса. — Нож дадите?

— Только без глупостей, — предупредил Руслан, вернувшийся с улицы с большим перочинным ножом, взятым из грузовика.

В его отсутствие Митя еще дважды повторял свой вопрос, всякий раз наталкиваясь на отчужденное молчание Ларисы. Получив нож, она открыла его, подошла к ближайшему полотну и располосовала крест-накрест. Такая же участь постигла следующий холст, потом еще один и еще.

— Может, хватит? — спросил Руслан, тревожно наблюдавший за Ларисой.

— Все не то, — комментировала она, продолжая орудовать ножом. — Ерунда. Чушь. Это и близко не похоже на то, о чем я мечтаю.

— О чем же ты мечтаешь? — заинтересовался Митя. Прежде чем ответить, Лариса ловко рассекла картину с изображением гигантского муравейника, возвышающегося посреди города.

— Я рассказывала вам про церковь, — стала объяснять она. — Про ту старинную, помните? Я хочу превратить ее в произведение искусства. Не такое плоское и неживое. — Она провела лезвием по другому холсту. — Это будет что-то настоящее. Воздействующее на все чувства сразу. Музыка, запахи, фактура…

— И где это? — спросил Митя.

— Секрет, — ответила Лариса издали. — Я открою его только тому человеку, которого полюблю по-настоящему. Больше никому доверять нельзя, никому!

Еще минуту или две она переходила от картины к картине, а потом вернула Руслану нож и горько разрыдалась.

— Ну-ну, — глухо бормотал он, неловко поглаживая ее голову, уткнувшуюся ему в грудь. — Тихо, тихо. Все будет хорошо, вот увидишь.

— А сейчас поехали к нам, — добавил Митя, переминаясь с ноги на ногу. — Если хочешь, можем шампанского взять.

— Шампанского? — всхлипнула она, поднимая голову. — И что будем отмечать? Мой провал?

— Выпьем за твою мечту, — предложил он. — Теперь тебе ничто не мешает идти прямиком к цели, ни на что не отвлекаясь. О деньгах не думай, мы будем твоими спонсорами. Ну что, возьмем шампанского?

— Лучше виски, — ответила Лариса, вытирая слезы и шмыгая покрасневшим носом. — Нет, рома. Напьемся, как три пирата.

— Только без сокровищ, — пробормотал приземленный Руслан.

— Сокровища будут, — подмигнул Митя. — Куда же без них, коль уж мы пираты.

Гришин безвылазно просидел дома полторы недели, дожидаясь, пока распухшее синее лицо обретет прежние форму и цвет. Родители и приятели советовали ему обратиться в полицию, и он несколько раз порывался, но потом благоразумие брало верх, так что он отказывался от рискованного плана.

Допустим, удастся доказать, что на него было произведено нападение, несмотря на отсутствие свидетелей. Но, как только того сумасшедшего мотоциклиста арестуют, он даст показания, которые приведут следствие к самому Гришину. Видео с головокружительным трюком было выложено в сеть и исправно приносило тысячи просмотров в сутки. Пока Митя не рассказал правоохранителям, кто надоумил его сорвать открытие автосалона своей выходкой, можно было наслаждаться растущей популярностью и не опасаться последствий. Но если он откроет рот во время допросов, то за Гришиным тоже придут. Хулиганство переквалифицируют в покушение на мэра или в террористический акт. Полицейские получат именные часы и звезды на погоны, а «террористы» отправятся за решетку. Гришину не хотелось на нары. Он уже жалел, что, бахвалясь перед друзьями, пошел на эту авантюру. Хорошо, что обошлось. И не нужно будить лихо, пока оно тихо.

Тихим летним вечером Гришин вышел из дома, выгнал из гаража ЗИЛ и уселся за руль, готовясь ехать на поиски ночных приключений. Челюсть почти не болела, если не слишком широко открывать рот. Передние зубы перестали шататься. В носу еще собиралась и затвердевала сукровица, мешая свободно дышать, но это были пустяки в сравнении с теми муками, которые претерпел Гришин в первые дни после побоев.

Был бы дед жив, он бы еще и добавил внуку, позволившему безнаказанно уродовать себя. У деда была кличка Надежда. До старости он ходил в уголовных авторитетах, мотался по зонам и восхищал маленького Гришина рассказами о своей удали, тюремных нравах и воровской романтике. Когда же его начал пожирать изнутри туберкулез, дед остепенился, осел в особняке на окраине города и почти не казал оттуда носа, довольствуясь обществом трех амбалов, постоянно находившихся при нем.