Сергей Кутергин - Отсчет пошел

Поскольку тела сгорели при пожаре, уже никто не мог установить, пил ли Руслан или нет. Я не верил в это, но как доказать — понятия не имел. Для начала я решил осмотреть место происшествия. Однако, прибыв туда, с удивлением обнаружил, что обычно нерасторопные советские рабочие на редкость быстро уничтожили все следы происшедшего. То, что оставалось от дома, было уже сломано и сровнено с землей. В углу стройплощадки была свалена куча материалов, и экскаваторщик уже снимал верхний слой земли под котлован для нового строения. По опыту я знаю, что если найти что-нибудь, указывающее на происшедшее, на пепелище еще реально, то на «облагороженной» территории это сделать невозможно. Однако я все-таки подошел к прорабу — невысокому темноволосому человеку в яркой каске и предъявил красную корочку.

— Меня зовут полковник Гриценко, — сказал я, — вас, наверное, уже предупредили, что со мной нельзя разговаривать.

Прораб бросил на меня сумрачный взгляд.

— Нами были получены ясные инструкции выставить вас со стройплощадки, если вы сунете сюда свой нос, — сказал он наконец. — Поэтому лучше убирайтесь отсюда. Сами понимаете, стройплощадка — место опасное. Посторонним здесь находиться запрещено.

После такого приема я понял, что действовать придется старым испытанным способом, а именно ночью. Но судьба неожиданно сделала мне подарок.

Вернувшись к себе, я прежде всего проверил комнату на наличие подслушивающих устройств, обнаружил два в традиционных местах и успокоился. Конечно, за мной будут следить, но неужели я с этим не справлюсь?

Дожидаясь, пока стемнеет, я хорошо выспался, а вечером около восьми отправился в ближайшую лавочку за сигаретами. Хвоста за мной, кажется, не было. Впрочем, это могло означать, что молодежь наконец-то научилась работать, хотя вряд ли, поскольку, кроме убитых Руслана и Семена, моих учеников в Коанде больше не было. Кроме того, была некоторая вероятность, что меня оставили наконец-то в покое. Внезапно я увидел на другой стороне улицы одного из рабочих, чье лицо мне запомнилось на стройке. Это был молодой парень лет тридцати с выразительным азиатским разрезом темных глаз. Я вспомнил, что видел его в кабине экскаватора. Он быстро шел по улице, явно стараясь убраться от советского посольства как можно дальше. Во мне взыграл старый как мир охотничий инстинкт, и я двинулся, не отставая, за парнем. Я и сам не знал, зачем мне это нужно, тем более что мне надо было попытаться проникнуть на стройку; просто внутренний голос старого разведчика прошептал мне, что это нужно сделать. А он подводил меня очень редко.

Парень свернул в переулок и быстро шел мимо одноэтажных грязных домишек. Я не отставая двигался за ним. Было ясно, что он боится. Боится, что его увидят наши, боится комендантского часа, но я пока не мог сообразить, куда он направляется. В который раз я порадовался практике советских колоний за рубежом, когда человеку выдается на руки такое ограниченное количество денег, что это осложняет его свободу перемещения. Почти по Корану, но не только для женщин: советский человек должен сидеть дома, а если он куда-либо соберется, то ему придется идти пешком, что значительно облегчает нашим органам слежку за ним.

Парень свернул, и теперь мне стало ясно, что он направляется к пристани, в портовый район Карпаньес, где, насколько я помнил, было сосредоточено большинство злачных заведений города. Последний раз я был в Коан-де лет шесть назад, поэтому, естественно, не помнил плана города в целом. Но скоро в ноздри мне ударил запах рыбы, свежей и полупротухшей, и я понял, что мы находимся практически у цели. Парень явно не был новичком в этом квартале, он шел уверенно, не оглядываясь по сторонам, хотя на любого другого это место произвело бы угнетающее впечатление. Грязный переулок со зловонной сточной канавой с левой стороны освещал всего лишь один тусклый фонарь. Поэтому мне не составляло большого труда следить за своей добычей — парень все равно бы меня не увидел. Однако я привык действовать осторожно, поэтому держался на порядочном расстоянии. Сказать по правде, мне приходилось смотреть не столько за ним, сколько себе под ноги, чтобы не поскользнуться на банановой кожуре или рыбьей чешуе, а также не упасть в одну из многочисленных ям. Даже у нас в России нет таких отвратительных дорог. Наконец по пьяным выкрикам, слышным с соседней улицы, я понял, что мы у цели.

Картина, открывшаяся мне, весьма и весьма удручала. Улица, такая же грязная, как и соседняя, выглядела еще более убогой от ярких дешевых вывесок. Прямо на мостовой валялось множество пьяных. Полураздетые проститутки, молодые и старые, страшно размалеванные, стояли в дверях, зазывая клиентов. Мне всегда нравились латиноамериканки: по сравнению с русскими, и даже с европейками, они гораздо более грациозны и сексуальны. Иногда по улице идет такая красотка, что закачаешься. Но служба прежде всего, и с глубокой тоской приходится отводить взгляд. Однако, посмотрев на этих чудовищ, я понял, что готов изменить свое мнение о латиноамериканках. Среди проституток были, конечно, и молодые, и даже слегка симпатичные, но большинство не привлекли бы моего взгляда даже после двух бутылок пятизвездочного армянского коньяка. Смешно говорить о том, что картина разврата меня поразила — за тридцать лет работы в органах мне в каких только борделях не приходилось бывать (включая цековские и гэбэшные сауны). Поразителен был не разврат, а убожество и нищета, царящие вокруг. Поистине, за шесть лет моего отсутствия Коанда изменилась не в лучшую сторону.