Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

И вот теперь Забродов читал, хандрил, бросал ножи, скучал по Рите и ждал возвращения Мещерякова, дабы изложить ему свои выводы и с чистой совестью умыть руки. День едва перевалил за середину, но из-за пасмурной погоды в комнате было серо и сумрачно, как перед наступлением ночи. Читать при таком освещении было затруднительно, но включать свет не хотелось. Метать ножи не хотелось тоже: это занятие ему приелось, как рано или поздно приедается любое дело, в котором тебе нет равных. Не хотелось даже есть, хотя обеденное время уже наступило. Осознав наконец, что начинает раскисать, Илларион взял себя в руки и отправился на кухню — поглядеть, не найдется ли в холодильнике чего-нибудь съестного.

Съестного в холодильнике оказалось вполне достаточно, чтобы не умереть от голода. Забродов зажег газ, брякнул на конфорку сковороду, плеснул туда масла и приступил к приготовлению блюда, которое вслед за Джеромом К. Джеромом именовал ирландским рагу: свалил в кучу остатки вчерашней жареной картошки, позавчерашних макарон по-флотски, выскреб туда же затаившуюся в углу холодильника четверть банки тушенки, присыпал мелко нарезанной ветчиной, вбил три сырых яйца, поперчил, тщательно перемешал и накрыл крышкой.

Адское месиво шипело, скворчало и булькало на плите. В чисто прибранной кухне было так же серо и сумрачно, как в комнате. Привычное и милое сердцу одиночество вдруг сделалось тягостным, и, чтобы нарушить тишину пустой квартиры хотя бы подобием человеческого голоса, Илларион включил телевизор.

Он немедленно об этом пожалел, поскольку по телевизору транслировалась одна из тех программ, в ведущие которых он давеча прочил Мещерякова. Гнусавый и напористый голос диктора резанул слух, рука сама протянулась за пультом, но замерла на полдороге. Илларион не сразу понял, что привлекло его внимание, а когда понял, сразу раздумал выключать телевизор.

Внимательно просмотрев сюжет до конца, он записал название передачи и время выхода ее в эфир, после чего, спохватившись, бросился спасать свое чудовищное рагу, которое, судя по запаху, уже начало вулканизироваться.

Природа в лице родителей наделила Леру Николаеву вполне обыкновенной, непримечательной внешностью. Худощавая, чтобы не сказать костлявая, шатенка с заурядными чертами лица, не блещущая ни умом, ни какими-то ярко выраженными талантами, Лера имела одно неоспоримое преимущество перед сверстницами — богатого отца. Отец ее имел приличное состояние уже тогда, когда только собирался сделать предложение ее матери, а ко дню совершеннолетия дочери уже попал в поле зрения журнала «Форбс» как один из реальных претендентов на вхождение в десятку самых состоятельных людей России.

В силу упомянутого выше обстоятельства двадцатилетняя Лера Николаева ушла очень далеко от той серенькой пигалицы, которой могла бы быть, если бы не отцовские деньги. Платиновая блондинка, внешность которой немало способствовала повышению благосостояния светил отечественной и зарубежной пластической хирургии, она была постоянной клиенткой самых дорогих бутиков, массажных салонов, косметических центров и прочих заведений, созданных исключительно для того, чтобы откачивать из карманов состоятельных господ излишки денежной массы.

За месяц до своего двадцать первого дня рождения Лера Николаева почувствовала себя основательно уставшей от жизни, которую, как ей казалось, она успела познать во всех ее ипостасях. Постоянных занятий она, разумеется, не имела, если не считать занятием прожигание денег в ночных клубах. В семнадцать лет она решила было сделать карьеру эстрадной певицы. Отцовские деньги без проблем открыли перед ней двери в шоу-бизнес, но буквально через полтора месяца Лера сама их закрыла — нет, не закрыла, а шикарно, с треском захлопнула, — поскольку оказалось, что даже открывание рта под фонограмму требует определенных усилий.

Учиться за рубежом Лера не хотела: она была не сильна в языках и не имела ни малейшего желания изучать что бы то ни было, кроме глянцевых журналов и каталогов. Отец с грандиозным скандалом и ценой немалых финансовых затрат устроил ее на первый курс МГУ, но уже со второго она ушла, даже не потрудившись забрать документы: родитель умер от рака, с которым втайне от дочери боролся на протяжении нескольких лет. Матери у Леры не было давно — она развелась с отцом, когда девочке едва исполнилось пять лет, уехала за границу, и след ее потерялся. Поплакав для приличия, наследница огромного капитала ринулась навстречу радостям жизни, которые сулила наконец-то обретенная свобода. Увы, здесь ее поджидало разочарование: заранее зная о приближении смерти, отец с помощью лучших московских адвокатов составил завещание, согласно которому Лера получала право распоряжаться капиталом лишь по достижении ею двадцати одного года. До тех пор ей назначалось солидное денежное содержание. Завещание было составлено таким образом, что оспорить его не получилось не только у Леры, но и у многочисленных родственников и партнеров, кинувшихся на лакомый кусок со всех сторон. Добыча оказалась стервятникам не по зубам; помимо всего прочего, выяснилось, что отец загодя распродал бизнес и поместил деньги в швейцарский банк, откуда их было не так-то просто выцарапать.