Еще треть зала – иностранцы, чопорные, высокомерные и в глубине души запуганные. Все же находятся в логове мирового коммунизма, хоть у них в руке и вилка с нанизанным соленым огурчиком, а на тарелке перед ними бутерброды с зернистой икрой.
А вон через столик известная звезда советского кино явно скучает в компании лощеного, в ладном вечернем костюме джентльмена, имеющего вид театрального героя-искусителя. Скорее всего, это исполнитель ролей сердцеедов в каком-нибудь московском театре.
Слева от нас два серых мыша канцелярского вида заказывают уже третий графин водочки, закусывая изысканными блюдами. Наверняка какие-то темные жучки, набивающие в запутанных лабиринтах советской экономики карман за счет народа и стремящиеся получить как можно больше удовольствий от жизни, пока их не схватили и не поставили к стенке. Эта ушлая публика всегда разрывается между животным желанием жить красиво, на все ворованные деньги, чтобы окружающие сдохли от зависти, и опасением засветить перед теми же окружающими свои неправедные доходы. Люди поразительной живучести. Мне кажется, когда мы построим коммунизм, они останутся такими же – желающими урвать гораздо больше того, что им положено по заслугам и совести.
Антонина у появившихся в Москве как по мановению волшебной палочки новых подружек взяла взаймы выходное голубое креп-жоржетовое платье, нацепила дешевую, но очень стильную бижутерию. И выглядела великолепно. Такой томной незнакомкой Александра Блока.
Мы чокнулись и выпили шампанского.
Минуты текли плавно и приятно. Мы наслаждались жизнью и друг другом. Это был наш вечер. Моя ладонь на ее руке. Улыбки. Легкий шум в голове от шампанского.
Певец во фраке в сопровождении оркестра гладким баритоном выводил:
«Помнишь, осенней порой Я повстречался с тобой».
Песня была тягучая и занудная. Вот на прошлой неделе здесь играл джаз Утесова. Жалко, не сегодня. Тоня любила Утесова и была бы рада увидеть его вживую.
При всей своей расслабленности я по многолетней привычке не забывал оглядываться и контролировать обстановку. И сразу заметил Фадея, вошедшего в зал. Он настороженно оглядывался, явно выискивая меня. Я его приглашал сюда, но он под благовидным предлогом отвертелся, поскольку на дух не переносил, как он говорил, это «нэпманское общепитовское счастье». И если он здесь… Ну что, конец нашему вечеру.
Я махнул ему рукой, и он целеустремленно двинулся к нам.
Поклонился Антонине учтиво:
– Тонечка, поздравляю тебя с днем рождения. И не понимаю, как ты, такая красивая и неземная, досталась такому мужлану… Нет, я не против Ермолая Платоновича. Просто я ему завидую.
Расцеловал Антонину. Протянул ей коробочку, в которой лежала золотая брошь.
– Ты с ума сошел! Это же дорого! – искренне возмутилась Тоня.
– Дорого не золото, а уважение.
У Фадея неприлично легкое отношение к деньгам. Знак внимания и уважения он всегда считал важнее любых миллионов. Впрочем, тут я с ним солидарен.
– А теперь вынужден увести твоего мужа, – сказал он.
Лицо у Антонины вытянулось.
– Это почему?!
– Работа у нас такая, – развел руками Фадей. – Ни поесть, ни выпить по-человечески…
В машине, на которой приехал Фадей, я спросил:
– Что случилось?
– К нам перебежчик пришел сдаваться.
– Что за перебежчик?
– Перешел польскую границу. Добрался до Москвы. Теперь ждет тебя. Нельзя терять времени. Нужно тормошить его, пока тепленький.
– И что, он ждет именно меня?
– Большого начальника, который может решать вопросы.
– Будем считать, что это я.
Сработала инструкция, по которой обо всех случаях задержания перебежчиков незамедлительно сообщается мне. Мои оперативники мотались по пограничным округам, пытаясь нащупать необходимые нам каналы переброски. Но добровольно сдаваться к нам никто из гостей оттуда пока не приходил. И вот первая ласточка. Сюрприз. Возможность, которую нельзя упустить.
Ладно, не будем загадывать. Сначала присмотримся к самому перебежчику…
Глава 2
– Почему пришли к нам? – спросил я сидящего на стуле в моем кабинете перебежчика.
– Потому что ненавижу!
– Нас?
– Вас тоже, не скрою. Но больше всего их…
Георгий Афанасьевич Распопов. Ему два дня назад стукнуло тридцать два года. Был он совсем низкого роста, но неестественно широкоплечий, массивный и весь квадратный. Почти без шеи, с низким лбом, выступающей челюстью. Ну, чисто первобытный человек. Вот только глаза – злые, острые и умные. И голос густой, сочный, сопряженный с правильной литературной речью. Так что это явно не питекантроп, а очень даже современный хомо сапиенс.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу