Александр Шувалов - Профи [= Притворщик]

— Ну и флаг им.

— Один мужик уже нажрался в хлам, второй тоже тепленький.

— И?

— Два раза бабы сюда уже приходили, звали присоединиться. Ты как?

Как я? Да меня самого можно в этот вечер было…

— Попал, блин.

— Не горюй, может, все остальные тоже с горя нахреначатся.

— Хорошо бы…

— Будем надеяться на лучшее. Все, я пошел.

— Удачи.

— Тебе тоже. — И он как будто растворился в воздухе. Ни один сучок не хрустнул под ногами, ни одна веточка не пошевелилась.

Только через двое суток в Москве из разведывательных сводок стало известно, кто именно и откуда приезжал забирать на родину тело так неудачно искупавшегося под Симеизом. Потому что оно не было погребено в тот же день на местном мусульманском кладбище, как того требовал Коран.

Для таких, как он, предусматривались исключения из общих правил. Еще бы, Джаматдин ибн Абдель Азиз ас-Сауд, член королевского семейства ас-Саудов, правящей династии Саудовской Аравии. Родной брат главы этой самой династии и один из почти двухсот принцев.

Девушка Даша никоим образом не могла узнать об этой истории от папы, даже если бы он вдруг обзавелся на старости лет привычкой рассказывать дитятке перед сном сказки о нашей службе. О произошедшем в Крыму в нашей стране знало не более пяти человек. Терехин в их число не входил. Зато Кощей был вполне в курсе. Как раз в то время он оставался за начальника отдела вместо загремевшего в Бурденко с сердечным приступом Графа, а потому участвовал в разработке плана операции и исполнял роль группы обеспечения и прикрытия в одном лице. Он-то и был тем самым «туристом», угощавшим меня чайком у костра.

— Еще водички? — Взгляд соотечественницы в темно-синей униформе излучал свойственное исключительно русским женщинам глубокое понимание и полнейшее отсутствие ханжеского осуждения. Летайте самолетами «Аэрофлота»!

— Если можно.

— Конечно, можно. Вот, возьмите, — и, протягивая пластиковый стаканчик, тихо, одними губами, спросила: — Может, таблетку анальгина?

— Не поможет.

— Тогда…

— Спасибо, как-нибудь перетерплю.

— Постарайтесь заснуть, — и, сочувственно вздохнув («Что ж ты так нажрался-то, касатик…»), покатила столик на колесах по проходу между креслами салона бизнес-класса. Любите Россию! Только ее дочери, воспитанные на богатых алкогольных традициях нашего Отечества, способны понять чувства и состояние того, кому вчера было так хорошо.

Прикончив мелкими глотками содержимое стаканчика, я откинулся в кресле и закрыл глаза. Головная боль понемногу пошла на спад, я зевнул и вырубился.

Я сидел на песке у самой кромки прибоя, чуть откинувшись назад, наряженный, как тогда, в Крыму, в «мокрый» камуфляжный костюм боевого пловца, в ластах, с глубоководным аппаратом за спиной, только без маски, и любовался закатом. Недалеко от берега параллельно береговой полосе бороздил воду высокий (я почему-то знал, что высокий) темноволосый человек, переходя со старомодного «австралийского» двухударного кроля на баттерфляй.

— Хорошо товарищ плавает, — раздалось сбоку.

Я повернулся на голос. Николай Осипенко, Сакс, он же Кощей, сидя неподалеку от меня в парусиновом шезлонге, потягивал из запотевшего стакана что-то пенное… В старых шерстяных тренировочных штанах и теплой фланелевой рубахе.

— Привет, Скоморох, — широко улыбнулся он. — Хорошо, говорю, плавает. Ты бы так не смог.

— И тебе не хворать, Кощей.

— Давно хотел спросить, каково ощущать себя цареубийцей?

— Он же не царь.

— Все равно их высочество. А ты его за горло, за горло. Каково, спрашиваю?

Я пожал плечами:

— Нормально, горло как горло.

— А теперь и меня собрался?

— Да.

— А не боишься? Я ведь лучший.

— Конечно, боюсь, — честно ответил я, осознав вдруг, что ему тоже страшно.

— И тем не менее…

— Точно, — согласился я, постепенно утомляясь от этого диалога.

Кощей, будто прочитав мои мысли, улыбнулся и махнул рукой.

— Ладно, Стас, не бери в голову. Столкнемся, разберемся. Чаю хочешь? Горячего.

— Лучше кофе.

— А я вот хочу пива, — вдруг пронзительным бабским голосом заголосил он, — мы же в Прагу летим! Почему у вас нет пива?

Я вздрогнул и открыл глаза. Все та же стюардесса стояла в проходе и виновато улыбалась, разводя руками. Развалившаяся в кресле через проход от меня рыночного вида тетка, покраснев от праведного гнева, визжала так, что я всерьез испугался, что у нее осыплется с личика вся штукатурка.