Александр Бушков - Пиранья. Книги 1-23

Лаврик думал с полминуты. Потом сказал:

– Как одну из версий допустить можно вполне. Пока. Но и при этой версии не все понятно…

«Дашь добром, или фотки мужу покажем». Вообще-то жизненно. Но если мы такой вариант допускаем, автоматически выходит, что есть еще кто-то третий, которого мы не знаем. Тебе ведь что сказал Горский? Что своему «дорогому другу» он этаким манером помогает два года? Тогда это никак не Фомич. Дядя Гоша говорил, последний раз он заезжую красоточку фантазировал всего-то две недели назад – и успешно, кстати.

– Ну, насчет двух лет Горский мне мог и соврать…

– Зачем?

– Не знаю, – сказал Мазур. – Или у тебя есть соображения?

– Да нет у меня соображений, – сказал Лаврик чуть ли не зло. – Просто, между нами, это тот редкий случай, когда я пока что ни черта не понимаю. Да, представь себе: ни черта. Касаемо «похотливцев» – картина вроде бы классическая, но я шестым чувством напарываюсь на некие несуразности, хоть и не могу их сформулировать словесами. Касаемо «шпиёнов» – есть они, есть. Но вот работы их я не вижу. И дядя Гоша не видит. Сюрреализм какой-то присутствует. Мы все это время натыкаемся исключительно на то, чем вовсе не обязаны заниматься… да и милиция не обязана, поскольку состава преступления тут нет – ну, разве что «изготовление порнографии» могу пришить, но это уж настолько мелко… И, соответственно, наши клиенты никак не дают о себе знать. Тетя Фая, уж безусловно наш клиент – и единственный нам известный, – пока никак себя не проявляет.

А если и проявляет, то так, что мы этого пока не вскрыли… – он поднял голову, улыбнулся ничуть не принужденно и хлопнул Мазура по колену.

– Не переживайте, д'Артаньян. Здесь присутствует старый дружище Арамис, которого однажды назвали «гадюкой в шоколаде»…

– Что-то я такого у Дюма не помню, – угрюмо сказал Мазур.

– А это не из Дюма, а из жизни, – ухмыльнулся Лаврик. – Это с год назад меня – не «Арамиса», а меня – так назвал один клиент, который думал, что меня перехитрил, пыжиться начал – и тут обнаружил, что это его перехитрили… Побарахтаемся, как та лягушка в сметане. Мы пока что абсолютно ни в чем не проиграли, мы просто многого не понимаем, а это разные вещи. Ежели зверюга хоронится в чащобе, нужно ее выманить на поляну, под выстрел…

– Как?

– А это ты уж мне предоставь, – серьезно сказал Лаврик. – Пару раз получалось, есть серьезные шансы, что и сейчас получится… Или я наконец ухвачу какую-то ниточку, которую никак не могу пока ухватить, а она должна быть. В общем…

Он замолчал и повернулся к окну. Мазур тоже – калитка стукнула как-то не так, непривычным звуком.

Дворик наполнился милиционерами в белых форменных рубашках с короткими рукавами. То есть это сначала показалось, что наполнился – очень уж энергично они вторглись, и поначалу показалось, что их не менее взвода. Но очень быстро оказалось – всего-то четверо. Один остался стоять у калитки, во дворе, а трое чуть ли не бегом направились в домик Еремеевых, совершенно проигнорировав Мазура с Лавриком, хотя видели их в окне. К калитке подъехал и заглушил мотор микроавтобус в милицейской раскраске, с мигалкой и двумя «матюгальниками» на крыше. Кроме водителя там никого не было. Водитель достал сигареты и устроился в удобной позе старого водилы, привыкшего ждать подолгу.

– Эт-то еще что такое? – спросил Мазур.

– Милиция, – сказал Лаврик. – Некогда рабоче-крестьянская, а ныне советская.

– Да вижу. Но какого им черта…

– А я откуда знаю? – пожал плечами Лаврик.

Из дома выскочила тетя Фая и чуть ли не рысцой припустила в домик. Однако очень быстро вышла, оглядываясь, пожимая плечами и крутя головой. Походило на то, что ее моментально выпроводили.

В домике Еремеевых о чем-то негромко разговаривали. Как Мазур ни напрягал слух, ничего разобрать не смог.

– А мы чего сидим? – спросил он.

– А что ты предлагаешь?

– Ну, пойти туда, узнать, что там…

– Выставят, как Фаину только что выставили. Мы ж всего-навсего соседи, мирные ихтиологи…

– Но у нас же «мурки»…

– А вот «мурки» до поры до времени не светить, – приказным тоном, не допускающим возражений и дискуссий, сказал Лаврик.

– Это ж наши подопечные… – уже без всякого напора сказал Мазур.

– Тем более, – сказал Лаврик. – Не надо вылезать на сцену, пока решительно непонятно, что на ней играется… Ага. К нам ведь идет, шуцман[8]…

Действительно, вышедший из домика Еремеевых молодой сержант направлялся прямехонько к их двери. Поскольку она была распахнута, стучать, даже по притолоке, не стал: остановился в проеме, козырнул: