Александр Бушков - Пиранья. Книги 1-23

– Я согласен, – сказал майор покладисто. – Но все равно, обидно. Хотелось хоть что-то сделать…

– Какие твои годы? – фыркнул Мазур. – Жизнь, как ты любишь выражаться… А?

Майор приосанился, пригладил усики большим пальцем и в сотый раз продекламировал свою любимую присказку:

– Жизнь длиннее смерти! – потом, как обычно, чуточку погрустнел и закончил тоном ниже: – Но смерть все же сильнее жизни.

Закинул автомат на плечо и отошел чуть ли не парадным шагом, всем видом показывая, что ему пару минут назад нисколечко не было страшно – а значит, очко самую чуточку да все же играло, оно ж не железное.

– Кирилл Степанович… – произнесли за спиной, совсем рядом.

Звучало это так, словно тигр, обученный природой исключительно рычать и рявкать, вдруг под давлением каких-то непреодолимых обстоятельств добросовестно попытался испустить соловьиную трель.

Мазур с любопытством уставился на Адашева. Тот определенно пытался, вопреки натуре, выглядеть этаким Дедушкой Морозом с полным мешком новогодних подарков.

– Кирилл Степанович, – продолжал он тем же не свойственным ему тоном. – Не берите в голову, если что… Я совсем не имел в виду, что вы плохо сработали. Отлично сработали, к правительственной награде представить не грех, надо будет обдумать… – Он посмотрел вслед Ганиму, застывшему у борта в столь гордой и решительной позе, что хоть статую с него лепи, «Пограничника на защите родных рубежей». – Я смотрю, у вас завязалась дружба с местными ребятами, не с одним майором только…

– Ну, какая там дружба, – сказал Мазур осторожно. – Так, посидели пару раз кое с кем, выпили малость…

– И прекрасно, Кирилл Степаныч, и прекрасно! – Контр-адмирал попытался расплыться в доброжелательной улыбке. – Так и продолжайте. Вы не прибедняйтесь, сокол мой, генерал Асади – это вам не «кто-нибудь» и не «кое-кто», а вы не только с ним накоротке… Завоевали, так сказать, известное уважение.

– Я для них – экзотическая диковинка, – сказал Мазур честно. – Вот и все, если честно. Всевозможной милитарии они и сами нагляделись достаточно, как-никак профессионалы, – а вот боевой пловец для них примерно то же самое, что военный летчик для деревенских мальчишек. Не общались они допрежь с людьми моей профессии. Вот и дружествуют наперебой…

– Говорю вам, и прекрасно! – с неподдельным энтузиазмом воскликнул Адашев. Подхватил Мазура под локоток, отвел подальше на корму и понизил голос, насколько мог. – Вы уж, я вам неофициально приказываю, продолжайте в том же духе. Соображаете? Я вам неофициально приказываю! Хоть все время, свободное от прямых обязанностей, с Касемом или Асади гулеваньте… а то и с очаровательной министершей. Хоть министр она и образования, а все же – из стареньких. Пользуясь историческими аналогиями, член вэ-ка-пэ-бэ с дореволюционным партийным стажем, так сказать… Старый, проверенный товарищ, от нее у Касема секретов нет. – Он продолжал уже практически шепотом: – Знаете, Кирилл Степаныч, я вам как советский офицер советскому офицеру… В недрах молодой революционной власти, к превеликому сожалению, имеют место быть некие процессы, брожения, шатания и столкновения, которых мы не то что контролировать не можем – и не знаем-то о них почти ничего… Усекаете? Ну, что вы хотите – истинных марксистов-ленинцев тут, считайте, и нет, ребята хорошие, но идейно не закаленные, нужен глаз да глаз… Что вам объяснять, вы ж товарищ грамотный и проверенный, все допуски имеете, член партии… Дружите с ними, дружите! В гости ходите, как только позовут, а то и приглашения не дожидаясь, в просьбах не отказывайте, своим в доску станете. Я, со своей стороны, всегда поддержу, в чем бы ни была надобность. Гарантирую.

Вздохнув про себя, Мазур таким же твердым, не подразумевавшим идейных колебаний и политической незрелости шепотом ответил:

– Так точно. Понял.

Задумчиво глядя вслед адмиралу, пришел к выводу, что предложение вполне логичное – с точки зрения спецслужб и высших государственных интересов. Источников, надо полагать, у наших в здешних верхах маловато. Вот только Штирлиц из Мазура – как из коровы аквалангист. Да о внутриполитических секретах при нем ни разу не толковали ни местные генералы, ни Лейла.

Он прекрасно понимал, откуда ветер дует и почему Адашев вынужден прикидываться милягой, – вон он неподалеку, у левого борта, на море взирает с поэтической задумчивостью во взоре, засекреченный наш, таинственный по самое не могу.